Когда он, нагруженный продовольствием и напитками, пыхтя от сдвоенного — душевного и физического — дискомфорта, наконец взобрался на свой родной третий этаж, его уже поджидали. Одного взгляда на человека, скромно присевшего на приятно прохладный бетон подъездной лестницы, было достаточно, чтобы признать в нем представителя множащейся и расцветающей низовой придонной прослойки. Одет он был в относительно чистые брюки и почти новую трикотажную футболку, тщательно побрит и старательно причесан, однако неуловимый, но реально ощутимый привкус босяковщины пронизывал, казалось, не только его самого, но и вполне респектабельную лестничную площадку.
— Артёму Геннадьевичу наш пламенный комсомольский привет! — бодро продекламировал бомж, отрывая от гостеприимной ступени тощую бродяжью задницу.
— Гусь? — удивился Артём. — Вот уж — кого не ждал, то и явился! Тебе чего?
— Дело есть, — сказал Гусь. — На два миллиёна.
— Он тут часа два трется, — подтвердил Никитка, высовывая из прихожей розовый веснушчатый нос. — Вас спрашивал, все пытался в квартиру пролезть.
Первобытная донская злоба лишь на мгновение проскользнула в глазах Артёма, но Гусь ее заметил.
— Никуда я не лез, — сказал с обидой. — Ты-то меня хорошо знаешь, лейтенант, за мной криминала нет, и не было никогда. Конечно, я понимаю, моя рожа на детей действует однозначно, но я-то думал, что ты дома, просто никого видеть не хочешь.
— А с чего это ты так решил? — хмуро полюбопытствовал Артём.
— Да уж есть с чего, — уклонился Гусь. — Говорю ведь — дело у меня. Впустишь?
— А если нет?
— Решать, конечно, тебе, — предупредил Гусь. — Но учти — плакать будем вдвоем.
Он нагнулся над потертой хозяйственной сумкой и гордо продемонстрировал бутылку молдавского коньяка:
— Видал? Два дня — ни капли, чтобы не с пустыми руками! Врубаешься?
Да, для Гуся это был подвиг неслыханной самоотверженности. В дни их последней встречи он пил все, что горит. Что не горит — тоже.
История его падения была вполне заурядной, удручающе банальной. Жил-был рядовой советский инженер, ну, не совсем рядовой, а подающий большие надежды. Была у него любимая живая работа, красавица жена и двое чудных ребятишек. И все это ухнуло в тартарары, когда выяснилось, что все его достоинства заключены исключительно в длинных, хорошо сформированных ножках его драгоценной супруги, каковые она неоднократно и весьма охотно предоставляла в распоряжение вышестоящих и руководящих… На свою беду нынешний Гусь — а по тем временам Пал Палыч Гуселетов — в один прекрасный момент очутился в кабинете одного из этих руководящих, причем в то самое время, когда его любезная находилась, так сказать, при исполнении своего интимного долга…
