— Простите меня, Ник, — пробормотал он, — но голод не тетка…
Вот он намазал на хлеб горчицу. Вот открылся его огромный, как пещера, рот. Что-то холодное прикоснулось к Колиной шее, Редькин застонал и открыл глаза.
На плече сидел попугай, осторожно трогая клювом Колин подбородок.
— Итак, вскормленный на воле орел молодой, — тихо сказал Леро, — я вас слушаю. Говорите шепотом.
Коля готов был заплакать, в глазах и горле запершило, он не мог говорить. Леро понял состояние друга, и хотя попугай относился к эмоциям отрицательно, на этот раз он не сказал ничего, кроме: «Держись, старина. Детство кончилось, ты — мужчина!»
Успокоившись, Редькин доложил о казни, назначенной на следующую полночь, и о том, как очутился в клетке злой волшебник.
— О тэмпора, о морэс,[3] — задумчиво произнес Леро.
— Может, надо обратиться за помощью к ха-мизонцам? — прошептал Коля. — У них ведь есть «Антинепутин»…
— Ха-мизонцам сейчас не до нас, — ответил попутай. — Они заняты поисками похищенного чемоданчика.
— Чемоданчик здесь, во Дворце! — сообщил Коля. — Тараканыч спер.
— И все же надеяться на ха-мизонцев не стоит. — Леро нахохлился, ища выход. Он сидел так с минуту, затем встрепенулся и спросил: — Вы знакомы с творчеством писателя Конан Дойля?
— Еще бы! — удивился Редькин. — Но при чем тут писатель?
— Литература, Коля, великая вещь, — назидательно произнес Леро. — Мы воспользуемся схемой Конан-Дойля… Правда, потребуется согласие волкодава, но это я беру на себя!
Заворочался Тараканыч.
— Мне пора! — шепнул попугай. — Держитесь и не падайте духом. На всякий случай предупредите Сида, чтоб начинал людоедство с Тараканыча…
Леро выпорхнул из клетки и, кашляя, скрылся во тьме.
С утра непутяки начали строить на площади эшафот. Они тащили откуда-то тяжелые ржавые рамы, укладывали их друг на друга, а сверху набрасывали толстые пластмассовые листы. Все это происходило па глазах у землян. С Сидом дважды случился обморок. Напрасно Редькин пытался успокоить его, намекая па помощь некоторых «заинтересованных лиц».
Джейрано, ничего не слыша, бормотал одно и то же: «Я не людоед, я не людоед, я не людоед…»
Тараканыч молча грыз ногти, вынашивая какую-то мысль.
После полудня он подсел к Редькину и зашептал ему на ухо:
— Николя, есть мнение ликвидировать пузанка, — он кивнул на Сида. — Или мы его, или он нас!
— И все? — Редькин покачал головой. — Да… для волшебника слабовато. Вы бы лучше чудо сотворили, ведь чародей все-таки…
— Какой я тебе чародей! — Тараканыч махнул рукой. — Диплом мне по знакомству устроили. Одно чудо и умею — чирья сажать…
