Правда, был еще третий случай — в самых низовьях, почти в Обской губе. Однажды прямо к сидевшему на бережку дяде Коле выплыл из камышей катер без опознавательных знаков, весь увешанный по надстройкам осетрами. Но когда дядя Коля спросил у небритых мужчин, управляющих катером, где они взяли рыбу, те грубо ответили: «А тебе какое дело, крыса!»— и уплыли обратно в камыши.
— Апше, я очень опасаюсь, что уже ближайшие наши потомки будут всерьез полагать, будто рыбу добывают из рыбных консервов, — подводит итог Паганель.
Папа после таких собеседований обычно говорит:
— Пойду все же попробую еще. Только бы мне ее встретить — уж я не промахнусь.
И он опять ныряет в море — на этот раз до ужина.
В промежутках между ныряниями папа воспитывает меня: за то, что я карабкаюсь к лагерю по скалам, обдирая колени; за то, что плетусь как черепаха в обход, когда могла бы пулей взлететь по скалам; за то, что не хочу идти в воду; за то, что отказываюсь вылезать из воды; за то, что сижу сложа руки, как барыня; за то, что суюсь не в свое дело…
Методов воспитания у папы несколько. Чаще других он употребляет показательный, или — как я его про себя называю — метод вопросов и ответов.
— Малыш, а что сейчас на моем месте сделала бы мама? — спрашивает он.
Отвечать нужно так:
— Мама взяла бы ремень.
— Заведомо, — кивает папа. — А я что делаю?
— А ты ограничиваешься замечанием.
— Вот именно, — соглашается папа. — А ты что должна делать?
— А я должна это ценить.
— Молодец, — совсем уже благодушно говорит папа. — Соображаешь.
Это метод понарошечный. Папа любит демонстрировать его перед дядей Колей и Паганелем, чтобы показать им, какое у него хорошее взаимопонимание с дочерью.
Второй метод — заугольный. Его папа не любит демонстрировать. Поскольку углов здесь нет, папа уводит меня за палатку и там, раздувая ноздри, сдавленным голосом спрашивает:
— Ты чего добиваешься, дрянь?! Хочешь, чтобы я немедленно отправил тебя домой? Ты этого хочешь, говори?
Можно, конечно, ответить: «Ага, хочу», — все равно ведь папа не отправит меня одну за пять тысяч километров Но, во-первых, я понимаю: дети — а я, в глазах папы, ребенок да еще и настырный — не должны так отвечать. И, во-вторых, мне кажется, что если я так отвечу, раскаленный докрасна папа просто разорвется на мелкие кусочки.
— Не хочу, — говорю я, потупя голову.
— Ну, смотри! — папа трясет пальцем перед моим носом. — Последний раз предупреждаю! Последний!
Дядя Коля рубит дрова для костра, моет посуду, проветривает палатки, ходит за пресной водой. Целыми днями он хлопочет, трубка его, не переставая, дымит — отчего дядя Коля напоминает маневровый паровоз, снующий туда-сюда по рельсам.
