Но почти что сразу в дверь постучали. Лео не успел еще сказать "войдите!", как Зальцман, купидон от коммерции, уже появился на пороге. Лицо у него посерело, щеки впали, глаза были голодные — казалось, он вот-вот испустит дух. Но каким-то сверхъестественным усилием он задвигал скулами, и на его лице появилась широкая улыбка.
— Ну, доброго вам вечера! Так меня примут или нет?
Лео кивнул, и хотя его расстроил приход свата, но прогнать его он не решился.
С застывшей улыбкой Зальцман положил портфель на стол.
— Ой, какие у меня хорошие новости сегодня, ребе!
— Я просил бы вас не называть меня «ребе», я еще только студент.
— Кончились все ваши заботы. У меня есть для вас невеста — первый сорт!
— Не будем затрагивать этот вопрос, — сказал Лео с притворным равнодушием.
— На вашей свадьбе будет танцевать весь свет!
— Прошу вас, мистер Зальцман, не надо.
— Мне бы нужно немножко подкрепиться, — сказал Зальцман слабым голосом. Он расстегнул ремни на портфеле и, вынув промасленный бумажный мешочек, достал из него твердую булочку с маком и небольшую копченую рыбку. Быстрыми пальцами он снял с рыбы кожицу и стал жадно жевать. — Целый день одна беготня, — пробормотал он. Лео смотрел, как он ест.
— А кусочка помидора у вас случайно нет? — спросил Зальцман робко.
— Нет.
Сват закрыл глаза и опять зажевал. Поев, он тщательно собрал крошки и завернул остатки рыбы в мешочек. Блестя очками, он оглядел комнату, пока среди груды книг не углядел газовую плитку с одним рожком. Приподняв шляпу, он смиренно спросил:
— Так, может, найдется стаканчик чаю, ребе?
Лео встал и заварил чай в нем заговорила совесть. Он подал Зальцману стакан чаю с ломтиком лимона и двумя кусками сахару, и тот выразил полный восторг.
Попивая чай, Зальцман пришел в отличное настроение, к нему вернулись силы.
— Ну, так скажите мне, ребе, — приветливо начал он, — так вы хоть подумали про тех трех клиенток, вчерашних, или как?
— Мне и думать было не о чем.
— Почему нет?
— Ни одна мне не подходит.
— А что вам подходит, что?
Лео пропустил вопрос мимо ушей, потому что точного ответа сам не знал. Не дожидаясь, Зальцман спросил:
— Помните ту девушку, я про нее говорил, ну, ту учительницу?
— Которой тридцать два года?
Зальцман неожиданно просиял: — Ей же двадцать девять!
Лео покосился на него:
— Вычли из тридцати двух?
— Ошибка, — признался Зальцман. — Сегодня говорил с ее папашей. Он подвел меня к сейфу и показал ее метрику. В августе ей исполнилось двадцать девять лет. Они ей устроили такие именины, понимаете, в горах, она там отдыхала, на каникулах. В первый раз, как я говорил с ее отцом, я забыл записать ее возраст, ну, я и сказал вам — тридцать два, а теперь вспомнил — так то была вовсе другая клиентка, вдова.
