– Это Наташка, ей всего двадцать восемь, – торжественно прогудел Семаго. – Переводчиком в моей фирме работает. Деньги переводит… на шмотки и косметику. Всю Камасутру наизусть знает, а чего не знает, то сочинит. Ценный кадр!
Наташа стояла в центре кухни, задиристо расставив ноги на ширину плеч, воткнув острые кулачки в бока, и смотрела куда-то поверх головы Сперанского. В ее позе чувствовалась привычка, скука, словно она участвует в поднадоевшей фотосессии.
– Ну, скажите, – снова заорал Семаго, – у кого из наших полковников и генералов есть такая телка?!.. Такая грудь! Такие ноги! Да ни у кого! Класс, а?!
И хотя майор не срывал с нее при этом черное с золотом кимоно, Сперанский был вынужден согласиться с этим утверждением. И хотя его интересовали «телки» лет на пятнадцать моложе, он лицемерно сказал:
– Просто красавица! Я вам завидую!
– То-то же! Давай, дуй отсюда!
Получив покровительственный шлепок по мягкому месту, Наташка мгновенно исчезла.
– …Ну а уж я, со своей стороны, обеспечу, чтобы ваше имя среди прочих стояло на титульном листе, – Иван Ильич постарался вернуть разговор в прежнее русло. – Очень солидная компания консультантов: психолог из МГУ, генерал из Главного штаба РВСН, отставной начальник одного из полигонов, бывший командир БЖРК…[3]
Майор закусил сушкой из вазы и рассеянно кивнул.
– Итак, давайте по порядку, – говорил Сперанский, возвращая голосу привычный покровительственный тон. – Вот вы распределились, приехали в семьдесят втором на полигон в Дичково. Четверо выпускников Высшего ракетного училища, вчерашние дети. Скажите, какое было первое…
В следующую секунду Иван Ильич Сперанский, весящий девяносто пять килограммов, оказался зажатым между стеной и холодильником, лацканы его пиджака и сорочка трещали в железных лапах Семаго, а лицо майора красной тучей заслоняло весь остальной мир.
– Так ты из-за Дроздова пришел? А-а? – Майор дохнул на него опасной смесью паров «Мартеля» и «Московского». – Говори, сука, все равно узнаю!!.. Кто ты такой? Из каких органов?! Из КГБ, как сам в книжке и написал?!
Сперанский попробовал вывернуться, но по некоторым признакам понял, что любое активное сопротивление чревато последствиями – Семаго сейчас способен на все. И сразу стало ясно как день: вот же он, сучий выродок, изменник, шпион, которого ищет Евсеев! Вот он! Держите!
Только никто шпиона не держал, наоборот – держали Сперанского. Держали крепко. Иван Ильич, человек в общем-то рациональный, предусмотрительный, с опозданием понял, какой непоправимой ошибкой было являться без подстраховки, в одиночку, на разговор к человеку, которому в принципе нечего терять. Если бы был Носков… Драться бы он, конечно, не полез, но мог выскочить, на помощь позвать, к соседям позвонить…
