— Ладно, сейчас закончу. Смотри, нужно повернуть вот только этот угол. — Руки внука ловко и без всяких усилий подчинялись ритму логики, которую деду никогда уже не постичь…
В Бамако прилетели рано утром, а спустя пять дней дед и внук увидели на горизонте очертания плато Бандиагара.
* * *
Внешне Баму не изменился, будто бы время текло мимо него, как Нигер мимо песков. Сдержанно, как всегда, он выразил радость от встречи, отдал краткие указания своим людям, которые тут же позаботились о нашем багаже. Мне почему-то показалось, что он нервничает. Лицо его прояснилось лишь однажды, когда он посмотрел на моего внука и вдруг напомнил мне того Баму, что я помнил с детства.
Вечером возле костра, когда уже улеглась праздничная суета, я неожиданно и вроде бы совсем случайно оказался наедине с Баму.
— Хорошо, что ты прибыл, — медленно выговорил он. — Не знаю, как бы я управился без тебя.
— И все же объясни, что мы собираемся делать? Тебе ведь ясно лучше других: я ничего не знаю о Камне.
— Да и я знаю не так уж много. Не думай, будто я всемогущ. Даже тогда, при твоем посвящении — помнишь? — я так и не смог показать тебе Камень. А когда хотел сдернуть покров, то мне не позволили. В сущности я сам-то видел его лишь несколько раз.
— И каков он из себя?
— Завтра увидишь сам. — Баму медленно уминал травку в своей трубке, готовясь вкусить священный дымок. — Настало время Камню заговорить. Такое случается один-единственный раз за тысячу лет, и я горжусь, что голос Камня зазвучит в мое время.
— А что скажет Камень? — спросил я опасливо.
— Кто знает! Может, и ничего не скажет, но завтра нужно его вытащить и подготовить. Завтра, при Большой луне. В присутствии всех посвященных. Голоса братьев с По толо идут издалека, они одолевают просторы вечности и непонятны нам, но срок подходит.
— Но знаешь ли ты, как… — тут я начал путаться, — как включить его? Как заставить говорить? Ну не заставить, не хмурься. Как попросить, помолить?
— Не знаю, — с какой-то дразнящей неуверенностью отвечал Баму. — И потому позвал тебя. Ты из касты посвященных и к тому же еще белый. Может, ты сумеешь исполнить Завет.
— Завет? Какой Завет? Почему ты никогда не говорил мне о Завете?
Баму медленно вытащил трубку изо рта, уперся взглядом в тлеющие угли костра и начал причитать напевно, протяжно, почти шепотом, но достаточно ясно, чтобы можно было его понять:
— Когда срок придет, камень надо извлечь и водрузить на священный алтарь. Нижняя часть цвета белой воды пусть глядит на землю, поскольку белое — покров мертвецов. Верхняя часть цвета пустыни пусть смотрит на тройную звезду Сиги толо, откуда приплыли наши пращуры. С Сиги толо придет их голос. Сторона цвета травы да обратится к Южной горе, именуемой Возвышающейся к небу башней. Сторона цвета апельсина глядит в Водопад с цветами радуги. Сторона цвета небесного озера пусть глядит на Горные родники охотничьих прорицательниц. Сторона цвета крови да противостоит болоту, этому убежищу пренебрегающих благом. Когда все будет сотворено, как сказано, и когда придет срок, Камень заговорит. От шести сторон света долетит голос седьмого прародителя, восставшего против остальных.
