Пастух не усыплялся. Поднял глаза на меня и требовательно спросил:
— Иде моя сметанка?
— Он ее съел,— мстительно сказала я.
Мужик схватился за сердце и чуть не выронил хлыст.
— Как? Всю?!
— Да чего там было той сметанки-то,— копируя кошачьи интонации, ответила я.— даже досыта не наесться.
— И куда ж только поместилось? — ахнул пастух и со злобой уставился на кота.— Ах ты, пройдоха, ах элодей!
— Котика моего не обижайте! — Я закрыла кота подолом.
И тут пастух поднял на меня глаза, и я дрогнула. Горячка окончательно завладела мужиком. Убьет, и рука не дрогнет.
— Убью-у-у! — в подтверждение моих слов взвыл он.— За сметанку, за ромашку, за незабудку...
— Недорого же вы цените человеческую жизнь! — попыталась охолонить его я.
— Да за твою, воровская шкура, жизнь,— с ненавистью выдавил пастух,— я бы и одну свою корову не отдал, а тут речь о десятке идет! Али скажешь, Пеструха с Рыжухой — не твоих рук дело? — Он, набычившись, двинулся на меня.— А Муся и Галка? А Беляна? да за одного Жениха тебе ноги оторвать мало. Мой лучший племенной бык, кормилец мой, поилец!
Так вот в похищении какого жениха меня обвиняют! Я прыснула со смеху, не в силах сдержаться.
— Што-о-о? — Пастух налился краской.— И тебе еще хватает наглости смеяться мне в лицо? Мне, Соловью?!
Он с шумом втянул в себя воздух и вдруг свистнул. Да так, что на небо налетела грозовая туча, деревья встревожено зароптали, трава ковром прильнула к земле, коровы испуганно сбились в стадо, а буренка-спринтер, стоящая за спиной пастуха, затряслась пуще прежнего. В лицо ударил холодный порыв ветра, пахнуло скошенной травой, словно по ней прошлись косой, и свежими коровьими лепешками. Даже Варфоломей шерстяным ковриком вжался в землю. Лишь на меня художественный свист не произвел особого впечатления. Подумаешь, я Витаса слушала на концерте на стадионе, сидя рядом с колонкой. И ничего, даже не оглохла. А свист пастуха не идет ни в какое сравнение с усиленным мощной стереосистемой воем модного певуна. Так, жалкий плагиат!
На пастуха было больно смотреть. Наверное, так выглядит суперстар мирового масштаба, снизошедший с Олимпа, чтобы осчастливить своим пением посетителей дома культуры деревни Гадюкино, и вместо рукоплесканий и криков «браво» после выступления услышавший гробовое молчание, а после раскатистый окрик: «А наш Петрович под гармонь спевает лучше!»
— Как? — просипел он.— И ты стоишь как ни в чем не бывало?
— Мне похлопать? — вежливо поинтересовалась я.
