Старый дом ожил — и тут же застыл, — каждой рассеянной тенью, каждой паутиной, каждой фигурой на запылённых картинах, — застыл, разделяя её ожидание.
Где-то в ночном лабиринте коридоров и комнат, опутанном неводом лунных лучей, с хрипом и кашлем забили часы.
Один… два… три…
Полночь.
Наступило её время.
Белинда встала, поглощая всем телом, — всей ледяной светящейся кожей, каждым огненным волосом, вставшим дыбом, — эту ночь, колдовство луны и смертельный искрящийся холод нездешнего ветра.
Этот ветер в шальном нетерпении рванул створки двери; она распахнулась.
Лунный луч серебряной кистью начертал на полу пентаграмму. Белинда ступила в неё.
…Карие глаза на кошачьей мордочке смотрелись дико. Но она никогда не меняла цвет глаз во время превращений.
Она потянулась, осваивая мягкую кошачью плоть, и чёрной ртутью выскользнула вон.
…Она шла по коридорам и скрипучим ступенькам старого дома, пружиня когтистыми плюшевыми лапками о лунную дорожку. Шорохи и запахи вились вокруг, точно дым от пожара — или стая ночных мотыльков.
Жаль, в этом доме не было призраков. Они бы о многом смогли ей рассказать. Лишь тишина выступала из углов, почтительно приветствуя принцессу Тьмы.
Но зато ей встретились сны.
Во снах Эдгара была она, ещё раз она и снова она. Это было, конечно, лестно, но не слишком занятно. Сны Джиневры… Белинда на миг присмотрелась. Что ж, этого следовало ожидать. Джиневре снились всадники на чёрных скакунах, морские черти, костры и алые плащи. Белинда, довольная, утробно замурлыкала. Значит, она не ошиблась насчёт Джиневры.
А вот сны Анны… Белинда невольно выгнула спину и зашипела, выпустив когти. Сны Анны были скучные и серые, как шкура слона, как небо в плаксивый бессмысленный день; и всё же Белинде они не понравились. Нет, совсем не понравились…
Впрочем, с Анной она разберётся потом. Сейчас её ждала иная цель…
Она шла; усы напряженно дрожали, чутко ловя настойчивый тихий зов. Зов силы.
Вот она, детская. Лунный луч — указующий призрачный перст — лёг на порог. Дверь была заперта.
Белинда была чёрной кошкой без тени; теперь она стала тенью без кошки и без труда оказалась по ту сторону двери.
Тень вошла в темноту, словно река в океан; а затем она вышла из тьмы уже в своём истинном облике.
Она подошла к детской кроватке, возвышавшейся, точно алтарь в домашней часовне. Заскользил под рукой облаком тюля пышный покров… вернее, полог.
Из раковины влажной темноты вспыхнули прозрачные зелёные глаза, в которых не было и следа сна.
