…Небо рухнуло иссиня-чёрным куполом, земля взволновалась, как море, и под их ногами зазвенел натёртый паркет. Со всех сторон зашелестели зеркала гигантского бального зала. Они закружились, понеслись по кругу, и Матильда не могла понять, что это за танец. Лилит летела, как ураган, в чёрном лоснящемся фраке и чёрном цилиндре, сжимая её стальными руками — безвольную, вялую, почти что спящую… Сожми она руки немного сильнее — и рёбра Матильды треснут, словно стекло, и она осядет на пол — куча осколков и бессмысленных тряпок.
Зеркала наступали со всех сторон, и каждый взгляд в зеркало был как пощёчина. Это она? Что с её руками? Это не руки, это бесформенные жалкие клешни с лоскутами обвисшей протёртой кожи. А лицо? Верните моё лицо! Это неправда, это не я — это скопление жёлтых морщин, поглотивших черты…Её волосы стали осыпаться с головы, и Лилит безжалостно топтала их лакированными чёрными ботинками.
Она хотела кричать — но горло как будто сжимал ошейник с шипами. Это не я… отдайте моё лицо, мою жизнь… Шарлотта!
Шарлотта сидела неподвижно у стены — безмятежно раскинувшись, как в своём кресле. Её губы и шею заслонял огромный чёрный веер. И только глаза… неподвижные, как у слепой… холодные, словно лёд, наползающий с горных вершин.
Шарлотта, что ты здесь делаешь? Кто привёл тебя сюда?
Но Шарлотта не замечала Матильды, не слышала её безмолвных воплей. За её спиной появилась чёрная тень. Чьи-то руки в белых перчатках легли ей на плечи. Шарлотта закрыла глаза, запрокинула голову… Веер упал на колени…
Шарлотта! Не надо!
…А потом она лежала на алтаре и огненный блеск витражей обжигал ей глаза. И вновь она увидела Лилит такой же, как тогда, на пустынной улице, заражённой Карнавалом. Лицо Лилит покрывалось пятнами и исчезало, оставляя лишь тень. Пустота под ниспадающим длинным одеянием. Жрица с чашей в руках… Нет, не надо! Только не это!
И её не стало. Она растворилась, исчезла. Она лежала в земле, и древесные корни разрывали её тело. Она сама стала этими корнями, её кости рассыпались, обращались в прах и уходили всё глубже и глубже… Она не могла дышать, но это было и не нужно. А потом земля раскололась, взорвалась, и она увидела город. Это был он, её город, но уже иной. Все дома уничтожил огонь; остались лишь остовы — словно скелеты чудовищ. И на этом пепелище вырастали прямо на глазах деревья, покрытые жгуче жёлтыми листьями и россыпью алых плодов. Их стволы изгибались — так танцуют, изгаляясь, на стене, тени от ночника в душной детской… Она не могла понять, день стоит или ночь. Какие-то вспышки резали веки, глянцевая тёмная листва заполняла всё.
