Она увидела Шарлотту — кто-то бережно нёс её, как ребёнка, а она обвивала его руками за шею. Но Матильда не видела лиц… ни Шарлотты, ни того, другого… Только руки … руки в белых перчатках…. Волосы Шарлотты спадали до земли, и там, где они касались травы, оставались выжженные тропки.
…А Лилит ломала руками терновник и смеясь, слизывала кровь с израненных пальцев. Она разгрызала плоды с деревьев и красный сок стекал по её подбородку. Лилит шла по пустому вымершему городу, переступая через скорченные мёртвые тела тех, кто когда-то жил в этих домах, ел и смеялся, молился, любил, и запирал заботливо ставни от летучих мышей и незваных гостей. От незваных гостей с нездешними белыми лицами, с пустыми глазами, с изящными пальцами…
Они мертвы? Они все мертвы?
Они всё равно бы умерли… рано или поздно. Важно только то, что вечно, Матильда. А вечность — это мы. Мы те, кто растирает стрелки часов между ладоней, словно травинки. Мы разбиваем стеклянные колбы и рассыпаем песок; потом топчем его, пока не сбиваем ноги до крови. Мы играем со временем и с теми, кто ему принадлежит. Мы сменяем маски и имена. Мы скитаемся, как ветер, текущий в наших жилах. Мы приходим из праха и идём к могиле, но наш путь бесконечен. Мы — Карнавал…
Посмотри вокруг, Матильда. Это наш мир, мир Карнавала. Ты ведь хотела узнать его, не так ли? Смотри же на эти деревья и мумии, вдыхай этот ветер, слушай как осыпаются горы и моря выходят из берегов. Это он, Карнавал… Он вторгается в твой мир, как яд вторгается в тело, как зубы вонзаются в горло. Все ваши нравственные принципы и религиозные догматы — всего лишь музейные экспонаты, столь почтенные, что возле них ходят только на цыпочках и говорят исключительно шёпотом… Но стоит кому-то войти в этот храм, сорвать паутину, разбить витрины, коснуться святынь — и они рассыплются, как детские куличики… И первобытный хаос тут же ударит в заплесневевшие от ужаса стёкла. Он будет резать хрупкие души, как ножницы режут бумагу, не оставляя следов от чёрных беспомощных букв. «Не убий», «не укради» он рассечёт пополам и оставит лишь «не» — как чёрное знамя, зовущее в никуда.
И тогда одни из вас рассыплются в пыль, глаза других нальются багровым. Они упадут на четвереньки, замечутся по кругу на неловких щетинистых лапах. Они взвоют, дрожа своими новыми, искорёженными страхом и яростью телами.
А хаос, как ржавчина, будет точить их зубы и кости, будет жечь беспомощные влажные сердца и твёрдые, как драгоценные камни, глаза.
