— Пап, а ты не чувствуешь запаха серы?
Лот удивленно посмотрел на нее:
— Тебе кажется, что пахнет серой?
— Да…
— Это, наверное, от беременности, — Лот привычно поцеловал ее лоб.
В один из погожих дней они гуляли в саду. Боковые дорожки были свободны от людей, так как не содержали ничего искусственного вроде статуй и скамеек. Бабочки кружились в легком хаотическом танце над простыми маленькими цветами.
— Они такие легкие, папа.
— Потому, что живут один день. У них нет прошлого.
Ноа вопросительно посмотрела на отца. Тот расстелил свою куртку в тени, чтобы беременная дочь могла сесть.
— Папа, когда мы ушли от мамы, что ты чувствовал? — Ноа часто спрашивала об этом, но каждый раз будто впервые. И Лот отвечал ей каждый раз по-новому — ведь эти ответы были бесконечно важны для нее. Уходя от жены, он почувствовал себя воздушным шаром, сбросившим балласт. Тело дочери стало его небом. Как описать это чувство?
— Я… Наверное, облегчение.
— А мама?
— Думаю, ничего.
— Почему?
— Твоя мама… Ее маниакальное увлечение фотографиями и искусственными цветами. Это желание постоянно останавливать время, предаваться воспоминаниям! Как-то она сказала, что хочет всегда оставаться такой, как сейчас. «Всегда оставаться», понимаешь? Бабочки легкие, потому что им нечего помнить. Вся их жизнь — это сейчас, это один день. А твоя мать не хотела! Она постоянно оглядывалась. Настоящее и будущее ее как бы не интересовали.
— Но ты ведь говорил ей об этом?
— Я пытался. Она не понимала. Говорила, что мечтать — это для дураков, а то, что случилось, — уже случилось, вот об этом уже можно говорить, а будущее неизвестно, и рассуждать о нем глупо. Это сковывало ее жизнь, ее движение вперед. Она хотела остановить время, чтобы не стареть, но получилось так, что ничего с ней не происходило, а она все равно старела. Как соляной столп — хоть он ничего и не делает, но от ветра все равно крошится.
Лот обхватил ее голову руками, покрывая поцелуями глаза, щеки, лоб.
— Это так важно — не оглядываться! Счастье, что дети не имеют прошлого. Важно научиться не копить его!
Он поцеловал ее долгим теплым поцелуем, поглаживая огромный живот. Ребенок нетерпеливо толкал его ладонь, возвещая о своем скором приходе.
— Ноа! Я так тебя люблю! Я тебя одну люблю!
Она обхватила его голову руками, прижимая к себе что есть силы.
— Ты ведь никогда не оставишь меня… нас? Правда?
— Нет, Ноа. У тебя меня заберет уже только смерть.
Ноа гладила седые волосы отца, проводила пальцами по его морщинам. И вдруг почувствовала, как холодная змея мучительной тоски, тревоги, желания задержать именно этот момент, когда все цветет, когда бабочки… вползает ей в сердце. Она провела ладонями по лицу отца, по его глазам и вдруг, неожиданно для себя самой, вцепилась ногтями в его покрытые мелкими морщинами скулы.
