На скорую руку соорудили очаг и повесили греться котелок с водой. В два ножа нарезали рыбу, лук, картошку. Антипов одобрительно заметил:
— Кидай свою науку и подавайся в соболевщики. Утолуем мы с тобой хребет и изловим белого соболя. Или голубого, а?
— Мне моя работа нравится, — сказал Саша, зажав нож в зубах и ссыпая в котелок картошку.
— Чой-то ты там бурмулишь?
— Не люблю, говорю, живое убивать. Соли сколько положить?
— Сыпь, пока тонет. Мэргэн, небось, обессолел на преснухе.
— Задерживается он…
— Не боись, придет! Подвесели-ка огонь!
Ровный шум речки прорезал вдруг гортанный вибрирующий рев.
— Изюбр! — встрепенулся Александр.
— Сиди, — усмехнулся егерь. — Быки об эту пору не орут. То Мэргэн знак подает.
Действительно, минут через двадцать, когда котелок с аппетитным запахом заменили закопченным чайником, сверху спустился сморщенный старичок с реденькой пегой бородкой. Одет он был в нечто мешковатое, кожаное, за спиной торчал кожаный же мешок. Из всей экипировки бурята Саша смог бы назвать только старенький винчестер и ганзу — короткую медную трубку.
Антипов и Птахин встали навстречу Мэргэну и обеими руками пожали две усохшие ладони охотника. На круглом плоском лице его, иссеченном каньонами морщин, сияла желтая улыбка. Зубы, однако, все были целы. «Похож на Дерсу Узала, — подумал Саша. — Но если разгладить морщины и налепить орлиный нос, получится миниатюрный Чингачгук».
— Будь гостем, Мэргэн, — радушно пригласил егерь. — Мы сготовили для тебя рыбу.
Они торжественно сели у котелка и средним пальцем руки побрызгали вокруг себя ухой — жертва суровому Бурхану. Потом и сами взялись за ложки. Огневая уха обжигала язык, на лбу и верхней губе у Саши выступили капельки пота, и он подумал, что от неторопливой молчаливой трапезы тоже можно получить радость.
Вот сидят трое мужчин, повидавших жизнь и знающих цену последнему патрону. Они отшагали много верст, встречались на узкой тропе с косолапым хозяином тайги, питались иной раз одной ягодой. Они могут голодать много дней, а могут съесть ведро ухи…
Саша с нежностью посматривал на Ефима и Мэргэна и вдруг опомнился. Смахнул с лица пот, а вместе с ним и сытую расслабленность. Черт, не лопать же он сюда пришел!
— Ешь, Саньша, ешь, — поощрил Антипов. — Едой силу не вымотаешь.
— Все, наелся, — решительно отодвинулся Птахин и осторожно покосился на бурята. — Он что же, по-русски не говорит?
— Самую малость.
— Как же я пойму?
— Не боись. Сиди, ни на что не обращая внимания, — я перескажу.
