— Слышь, Петрович, — раздался недовольный женский голос, и из ларька на тротуар вышла девица лет двадцати пяти. — Давай домой вали. Хватит тебе на сегодня, а то потом опять начнешь стекла бить и песни горланить. Где сотовый, давай я водителю твоему позвоню, поедешь домой с ветерком.
— Изыди, крыса, — отозвался Петрович. — Поеду, когда сам сочту нужным.
Девица обреченно махнула рукой и скрылась в ларьке. Павел, не желая гадать, кто этот беспутный персонаж, которому каждый встречный может по его же мобильному телефону вызвать личного шофера, обернулся к Кате и вопросительно поднял брови.
— Что за папуас? — кивнул он в сторону Петровича.
— А сам не догадываешься? Павел присвистнул.
— Неужели он?
— Собственной персоной. Николай Кирьяш, супруг Ларисы, нашей обожаемой примадонны.
— Лихо. И часто он так гуляет?
— Почти постоянно. Месяцами не просыхает.
— Умница! — похвалил Павел и чмокнул Катю в щечку. — Ну что, будем ловить момент? Бессовестно воспользуемся тем, что он лыка не вяжет? Кто за? Единогласно.
Они неторопливо направились к лавке и пристроились на ней с другого края. Судя по всему, Николай еще не успел набраться до бесчувствия. Но, как известно, это дело поправимое, а потому с расспросами следовало поторопиться.
«Ничего, — думал про себя Павел, подходя к ларьку и покупая бутылку армянского коньяка, — разговорим. И не таким языки развязывали…»
Минут через двадцать Николай вместе с Павлом сидели возле закрытого (и, по всей видимости, заброшенного) летнего кафе. Здесь с прежних времен сохранилось несколько столов и стульев, представлявших собой изрядно подгнившие и потрескавшиеся пеньки разного диаметра и высоты.
— Вот скажи мне, — ударяя Павла по плечу пятерней, спрашивал Николай, неожиданно для себя найдя в случайном знакомом заинтересованного слушателя, — как жить, когда такое творится? Когда нет места на земле порядочному человеку? Когда черти, черти — везде? И на работе — черти! И дома — черти! Куда податься, вот скажи ты мне?
Павел понимающе кивал, подливая коньяк в раздобытые Катей в киоске пластиковые стаканы. В основном он молчал, не пил, только делал вид, и лишь изредка задавал наводящие вопросы — чтобы нетрезвый собеседник не слишком отклонялся от заданной темы. Вспомнив преподанные ему еще в Москве Женей уроки, он придвинулся к Кирьяшу и, встряхивая головой, будто молодой барашек, произнес:
— Коля, я тебя уважаю. За нас.
Николай солидно кивнул, одним глотком, по-мужски, осушил стакан и привалился головой к плечу Павла. Ткачев предупредительно поднес ему пакет с чипсами. Николай зачерпнул оттуда горсть и задумчиво захрустел.