Хасана тем временем подстерегала еще одна нежданная неприятность, которая любого другого на его месте сломила бы вконец… Страдая от унижения, он тем не менее не раз с чувством, близким к радости, думал, что, слава аллаху, Муумина, эта наивная, славная девушка, которой свет еще представляется в радужных красках, не видела его позора, не видела, как зло могут глумиться люди, подчинившиеся воле сильного, не видела, как бесноватая толпа с гиканьем кружилась вокруг него, забрасывала грязью…
Едва осел вошел во двор Исмаила и отвязанный Саидом Хасан малость пришел в себя, перед ним словно из-под земли вырос Ибрахим-бей.
— Ну, что скажет нам пленник? — злорадно полюбопытствовал он. — Надеюсь, твои люди теперь откажутся от тебя, если у них, конечно, есть головы на плечах. После такого позора ты уже не сможешь быть им полезным. — И, обернувшись к хозяину дома, добавил: — Что, Исмаил, может, отпустим его?
— Вытолкайте со двора, под зад коленом! — приказал своим людям Исмаил. — Пусть убирается на все четыре стороны. С человеком, перенесшим такой позор и оставшимся после этого жить, я словом не перемолвлюсь. Другой размозжил бы себе голову о стену, а он даже на это не способен!
— Никуда я отсюда не пойду! — твердо проговорил Хасан. Он понял, что его решили уничтожить — выведут за околицу и прикончат.
— Еще как пойдешь! Чего тебе здесь делать? Мне ты не нужен! — Губы Исмаила зло скривились.
— Тебе не нужен, может пригожусь турецкому эпсуру.[15]
Ибрахим-бей довольно улыбнулся, — мол, вот как спесь сбивают.
— Почисть-ка мои сапоги! — приказал он.
Хасан с подчеркнутой готовностью, поспешно вышел на террасу, отыскал сапоги, начистил их до блеска и вернулся в дом. Ибрахим-бей выставил ногу, — надевай, мол. Ничего не поделаешь, Хасану пришлось и с этим смириться. Но едва он стал натягивать сапог, турок вдруг принялся неистово бить Хасана этим самым сапогом прямо в лицо, в живот… Бил и все приговаривал:
— Будешь еще хватать турецкого офицера за горло? Будешь?..
Хасан упал, изо рта его хлынула кровь, он застонал. А перед глазами вдруг возник отец, амузгинский кузнец Ибадаг. Ибадаг — это значит пророк. И он был пророком. В своем деле отец был искусней всех других мастеров. Он ковал особой прочности сабельные лезвия с чеканным изображением змеи на них, ковал и лезвия для кинжалов со звездой и полумесяцем. И не случайно, когда Ибадаг работал, сын — тогда еще юноша — всегда был при нем: сидя в седле на коне, он ждал мгновения, когда можно схватить раскаленную саблю за рукоять и умчаться, размахивая ею изо всех сил, — это придавало стали особую прочность.
