– Че, Оленька?
– Кабан, гони сюда!.. Тут Рина… Передоза, блин…
– Е-мое!.. Какого хрена?!
– Чего? – насторожился Медведь.
– Погнали! – заторопился Кабан. – Там они, кажется, натворили дел…
Парни примчались в ночлежку, видят, Рина лежит, обмякнув, не в сознании, пена на губах, концы отдает.
– Медведь, вызывай «Скорую»! – заорал Кабан.
Уходит Рина, уходит…
Кабан давай ее лупить по щекам, чтобы очнулась, не спала, чтобы подала признаки жизни. Медведь, отойдя в сторону, звонил по мобильнику.
– Ну что, Медведь?!
– Сказали, вызов принят… Ждать…
– Ждать, маму их! – орал Кабан. – Чего ждать?.. Сколько?..
Медведь был в полнейшей растерянности. Оленька перепугана до икоты. Только Кабан не утратил способности действовать.
– Понесли Рину вниз! – скомандовал он. – Бери ее за ноги, Медведь. Оленька, сучка, кончай икать! Поддерживай Рине голову.
Они спустили Рину во двор, уложили на скамейку возле подъезда.
– Медведь, чего стоишь, как столб?! Беги на дорогу! «Скорую» встречай. Покажешь, как ближе проехать. А то будут блудить…
Уходила Рина, уходила!.. Кабан лупил ее по щекам, тормошил, что мог, то и делал.
Во двор въехала машина «Скорой помощи», освещая светом фар бежавшего впереди Медведя.
– Что она колола? – спросил врач, склоняясь над Риной.
Врач был пожилой, в очках, лицо изрезано глубокими морщинами.
– Буторфанол, – сказал Оленька. – С димедролом.
– Сколько?
– Много, – Оленька со страху все на свете позабыла.
– Эх вы, отморозки безмозглые! Кретины… Гробите себя ни за копейку…
Рину погрузили в машину. Пока врач ставил ей укол, медбрат спросил Кабана:
– Лет ей сколько? Как фамилия, имя?.. – он приготовился записывать.
– Лет? – переспросил Кабан. – Пятнадцать… Зовут Рина… А фамилия…
Елы-палы, не знал он, как фамилия Рины, ни к чему вроде было.
– Все ясно, – сказал медбрат. – Она никто и зовут ее Никак.
Он тоже был пожилой и тоже в очках, но не морщинистый, а бородатый.
– Время, время… – заторопил врач. – Ни черта они не знают друг про дружку… Поехали, Дима. Там разберемся…
– Разрешите мне поехать с ней? – попросил Медведь.
– Нельзя! – рявкнул врач.
«Скорая» уехала, притормаживая перед выбоинами в асфальте. Кабан только теперь заметил, что у него дрожат руки, как после очень большого бодуна. А он ведь за весь вечер только бутылку пива оприходовал. Он почувствовал тошноту, подступившую к горлу. Пошел к кустам и сблевал. Потом вернулся к подъезду, остановился перед Оленькой и, ни слова не говоря, влепил со всего размаху тяжелую пощечину.
