Шоник достал из кармана две ампулы:
– Буторфанол подойдет?
– Да не я трескаюсь… Это папа мой трескается…
– То есть… он тебя, получается, за ключами от рая послал? А ты тут, получается, с музыкантами прохлаждаешься? Нехорошо…
– Закрой рот! – рявкнул Кабан. – Ей этот стадол ебучий всю судьбу изговнял.
– Я же не знал, – Шоник отвел глаза в сторону.
– Хватит лаяться, – вмешался Медведь. – Мы что собирались сделать, а?
– Что?
– Как говорит Сеня-газетчик? До мирового катаклизма остается…
Его слова заглушил веселый крик:
– … тридцать тире пятьдесят лет!
– Поэтому – что? – теперь уже Кабан дирижировал. – Кошельки нашим поклонникам облегчили?
– Облегчили!
– Ну – и?..
– Бухать!
– И ширяться!
– Бухать, ширяться и кайф словить!
– Тогда – вперед! – скомандовал Кабан.
Музыканты подхватили колонки и заспешили в переход. Свято место пусто не бывает. Там уже занимал свою нишу Вова-баянист. Как правило, весь вечер он исполнял только одну песню – «Таганку», ее единственную из своего хилого репертуара он мог пропеть от начала до конца. Вова-баянист особой конкуренции не составлял. Зачуханный, лохматый мужик, он приходил сюда исключительно для того, чтобы заработать на пару бутылок водки.
Пацаны пошли поздороваться, а Оленька осталась с Риной.
– Солнышко, щас надо будет аппаратуру вписать, – сказала Оленька.
– Что значит – вписать? – Рина еще не все богатства диалекта освоила, на котором общались ее новые друзья.
– Ну… мы же не будем по Москве с колонками и гитарами гулять. Тяжело. Вот ребята щас заплатят охраннику полтос и до завтра у него в каморке все оставят.
– А, вот теперь – да, понятно… А че это ты меня солнышком назвала?
– Ну… потому, что солнце – символ жизни, любви и радости. И еще потому, что это моя любимая песня. Звезда по имени солнышко. Цой пел, – так вот ловко ушла от вопроса Оленька.
Ребята подошли. Шоник был чем-то очень недоволен.
– Я его, кунэм, мамин рот делал. Сучара! Погань подзаборная!
– Чего случилось? – спросила Оленька.
– Да эта прорва, до денег жадная, мент… Олег Черенков!.. Я его душу топтал… Решил теперь по сотне с музыкантов брать!
– Что? – Оленька выпучила глаза. – Кто тебе сказал?
– Вова-баянист сказал… Ну, падла, Олег Черенков, ментовская его шкура. Хрена я теперь в его смены петь буду… И всем скажу, штоб не пели! Пусть, сука, барыг своих качает. Нам и так не сахар тут петь, опричник, маму его!
Вернулся Кабан.
– Шоник, не грузи! Просто два дня на «Добрынинской» петь будем и все. Там и бесплатно, и играют мудаки какие-то… убивают переход. Мы там не меньше сделаем, – утешал его Медведь.
