Однако, настоящее чудо поджидало правителя впереди. Чанакья вывел спутника на площадь и, уверенно печатая следы в песчаной книге, направился к единственному двухэтажному дому, над которым реял выцветший флаг. Хин шёл за ним, а глядел совсем в другую сторону. Узкая ледяная полоса парила невысоко над песком, но не отбрасывала тени. Она отчёркивала посёлок от засушливой степи и, начинаясь где-то неподалёку, тянулась за горизонт.
В здании с флагом, как и во всей деревне, почти никого не было. Второй этаж и тот оказался обманом — изнутри дом представлял собой один огромный холл. Свет врывался через десяток застеклённых окон, тени прятались под длинными скамьями вдоль стен и за портьерами, занавешивавшими входы в пристройки.
Эрлих поднялся навстречу племяннику с лёгкостью человека, истаявшего от бессонницы. Глаза на исхудавшем лице как будто стали больше, с плеч исчез металл, сменившись вышивкой толстого лиственного орнамента. Других перемен Одезри не нашёл.
Чанакья низко поклонился, они с дядей обнялись, перебросились парой фраз, после чего племянник живо удалился. Хин не стал дожидаться, пока ему сделают знак подойти, и сам направился ко второй скамье. Зеркальный пол здесь натирали с таким усердием, что уан рисковал поскользнуться, оттого и двигался странно: не перенося вес, как обычно, с пятки на носок, а пытаясь встать на всю стопу сразу. Каблуки возмущались, выдавая вместо дробного отчётливого стука, свойственного горделивой поступи, смущённое шарканье, шорох, повизгивание застрявших песчинок. Хин понял, отчего Эрлих сам не пошёл ему навстречу. В этот самый момент потомок эльфов улыбнулся, словно умел слышать чужие мысли.
Эхо играло с самим собою, наводя на мысли о цене одиночества: многократно отражало любой звук, самый тихий и отчётливый шёпот возводя в ранг грохота. Человек, стоявший в десяти шагах уже не разобрал бы сказанного.
Одно из окон наверху было приоткрыто. Лёгкий ветерок перебирал кудри Эрлиха, соломенно-серые от пыли, гонял по сияющему полу песчинки и пару несчастных жуков, доносил дерущий горло запах безводного полдня.
Немного смущаясь эха, Хин откашлялся.
— Что вы думаете? — спросил потомок эльфов, всё же за собою оставив право начать разговор.
Он смотрел мимо высокого собеседника куда-то прямо в солнечный свет, и Одезри, поддавшись очарованию пыльного, усталого, чудаковатого, и всё же вдохновенного образа, повторил за поэтом:
— Я всегда искал уединённой жизни…, чтобы убежать от этих извращённых умов, которые утратили дорогу на небо.
