», — уверяла одна из книг, переписанных Келефом. Среди построек попадались весьма запоминающиеся, иные были возведены с таким талантом и чувством меры, что Хин готов был рассматривать их часами. Так грузный колокол, на самом краю которого дремала бабочка, ещё долго стоял у него перед глазами. Не мог же Эрлих предугадать её появление, не мог же знать, какой урок Одезри извлечёт из увиденного.
Вторым и последним развлечением Хину служили разговоры с Чанакьей. Тот оказался отнюдь не глуп и скорее рассудителен, чем вспыльчив. Уан всё пытался про себя определить его возраст: не меньше тридцати — то есть в любом случае старше Эрлиха, но не больше сорока двух. На привале, вечером четвёртого дня они беседовали вне пределов слышимости воинов, рассёдлывавших ящеров, и Хин спросил о манере подставляться.
— Бесстрашие? — недоумённо повторил Чанакья. — Нет-нет… Чтобы убить — недостаточно пронзить плоть, воля убийцы должна подавить волю жертвы. Люди Лета — не знаю, как в Весне — в большинстве своём не помнят об этом, не работают над собой. Боль сильнее их, и оттого нападающий, поразив плоть, тотчас получает преимущество. Летни удивляются, когда иные погибают от, казалось бы, несерьёзной раны, а кто-то выживает со смертельной. Но мы-то понимаем, от чего это зависит. Счастье их, пожалуй, в том, что атакующий сам не верит в возможность убить, лишь оцарапав палец — без яда! Разум ставит барьеры, выступая в борьбе на стороне жертвы. Но тот, кто способен без помощи боли и шока сломить другого человека, может отдать ему приказ умереть, даже не касаясь.
И Келеф, и Парка рассказывали о том же, но Хин никогда не понимал их до конца. Теперь же перед ним стоял раскрашенный человек, которого многие назвали бы смешным, и речь его текла столь безыскусно, словно он и правда умел всё, о чём говорил. Разум Хина, совсем как в рассказе этого чудака, воздвигал преграды недоверия.
— То есть ты утверждаешь, — сказал уан, выдавая недоумение за провокацию, — что четверо моих охранников не смогли бы причинить тебе вред?
Чанакья с легкомыслием бога пожал плечами. Одезри очень захотелось достать нож и предложить проверить. Но что если племянник Эрлиха того и добивался своим бахвальством? Узнать возможного врага как можно лучше всегда имеет смысл. Да и Келеф не стал бы лгать. И всё же Хин недоумевал: вот если отрубят руку, чем тут может помочь воля — неужто отрастёт?
— А если б они срубили тебе голову? — поинтересовался он так, словно прекрасно знал верный ответ.
