Через пару недель Одел ли сам выдвинул против меня обвинение. Не понимаю, почему он тянул так долго, возможно, несколько дней он провалялся на больничной койке. Может быть, он просто был в раздумьях и колебался. Я знаю, что он болтал о том, как бы со мной разобраться; я также слышал, что жена уговаривала его выдвинуть вместо этого обвинение. На мой взгляд, Одел Ли не относился к тем людям, которые идут в полицию по своей воле. Я воспринимал его как парня, который, скорее, станет самолично меня разыскивать, чтобы разобраться прямо на месте. Когда он передал мне, что из-под земли меня достанет, я начал носить при себе оружие. Но до перестрелки дело не дошло. Меня просто арестовали по обвинению в нападении с применением смертельного оружия. После того, как я отказался признать себя виновным, я предстал перед судом присяжных. Защищался опять сам.
Я был признан виновным по обвинению, но это лишь потому, что в жюри присяжных не хватало равных мне по расовому, социальному, культурному и т. п. статусу людей. Главный упор в защите я сделал на свою невиновность. Я настаивал на том, что был невиновен как по законам белых, так и по обычаям, принятым в негритянской общине. Я не отрицал, что ударил Одела Ли ножом, этот факт я признал. Однако согласно закону, если человек видит или ощущает неизбежную опасность грозящую обернуться тяжкими телесными повреждениями или смертью, он может воспользоваться чем угодно в целях самообороны. Если противник будет убит, то в данной ситуации убийство становится оправданным. К этому разделу Уголовного кодекса Калифорнии почти невозможно апеллировать, если ты не принадлежишь к эксплуататорскому классу. Угнетенные не имеют одного шанса воспользоваться законом о самообороне, а все потому, что выступающие в роли присяжных люди всегда думают одно и то же. По их мысли, для самообороны ты можешь использовать что-нибудь полегче. Они просто не видят или не понимают, насколько реальна опасность.
Похожие на меня присяжные адекватно оценили бы ситуацию и оправдали бы меня. Но в Аламедском округе присяжные приходят в суд из больших домов, красующихся на холмах, чтобы вершить правосудие над людьми, в которых они чувствуют угрозу их «миру». Для таких присяжных шрам на лице человека из негритянского квартала ничего не значит. Одел ли твердо стоял на том, что заработал свой шрам в автомобильной аварии. При определенных условиях это могло бы сойти за правду. Но если взять все в одном контексте — поведение Одела на вечеринке, движение его руки к карману, да еще его шрам — то мои присяжные ни за что не вынесли бы мне приговор.
