На этом везение закончилось. Узнав, что мы до костей промерзли и промокли, женщина предложила нам баню, которая была на первом этаже. Мы согласились и угорели в парной, потому что Андрей решил прикрыть небольшое окошко под самым потолком. Хорошо, что мы пробыли там совсем недолго. Минут через десять после того, как мы вернулись в номер, мне стало плохо, Андрея тоже начало подташнивать, и мы долго еще не могли заснуть, потому что в номере было душно, окна со старыми перекошенными рамами не открывались, а в маленькую форточку все тянуло и тянуло дымом из бани, и от этого начинало тошнить еще сильнее… Стоило ли удивляться, что всю ночь напролет мне снились омерзительные кошмары, от которых я просыпалась в холодном поту, и с ужасом думала, что в этом номере наверняка с кем—то произошло что—то уж совершенно ужасное, не иначе.
Промозглым серым утром мы выкатили наших коников из темного сырого гаража, навьючили и поехали дальше. И по заведенной уже традиции мы были насквозь мокрыми через полчаса. А вечером, где—то под Тайшетом я поняла, что больше не могу ехать…
Зубы к этому времени выбивали лезгинку, руки я не чувствовала, и навалилось вдруг на меня такое отупение и отчаяние, что смотреть на жидкую глину под колесами мотоцикла я уже не могла. А она, эта глина, никуда не собиралась деваться, они длилась уже пару часов, и еще не менее сотни километров нужно было ехать до самого Тайшета… Я готова была выть от поступившей безнадеги, потому что каждому терпению есть предел, и, видать, мой предел только что наступил. Все это, наверное, было написано на моем лице, потому что остановившийся рядом Андрей вдруг что—то понял и пошел искать ночлег, благо мы стояли посереди невесть какой деревни. Придорожной гостиницы здесь не было, их вообще не было в таких деревеньках, нищета и безработица — были, но вот сообразить, что можно зарабатывать, пуская на ночлег проезжих, никто не мог. Или мог, но не хотел. Или были еще неизвестно какие причины у нежелания работать. После небольшой разведки Андрей быстро выяснил, что заночевать можно в сторожке при лесозаготовительной конторе, куда мы и поехали из последних сил.
Дед, который дежурил и сторожил всю лесозаготовочную технику, нам, впрочем, особо не обрадовался. Не обрадовалась и я, потому что переночевать там, конечно же, можно было бы, если бы… если бы наши дождевики не промокали. Ну, а если бы они не промокали, то нам и ночевка бы не понадобилась. Переодеться было негде — в сторожке была только одна комната, лавки по стенам, да телевизор где—то под потолком. Мы даже зайти туда не могли — с нас сразу же натекала лужа. Мы стояли на веранде и тупо смотрели на льющийся дождь. В громадных грязных лужах вскипали большие пузыри, мокли под дождем грузовики и трактора, дождь шумел по траве, по крыше, по металлу машин умиротворяюще и успокоительно. Дед зорко посматривал за нами — как бы чего не сперли, и мне стало совсем невмоготу от его взглядов. А может, я просто немного отдохнула.
