Мы с головой нырнули в сдвоенный спальник, обнялись, и принялись ждать, когда станет настолько тепло, что можно будет снять с себя носки и термобелье.
Ветер снаружи шумел все сильнее, палатка временами дергалась, где—то над ухом саднил комар. Андрей уснул сразу, а я лежала рядом, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи, в лесу, на дороге, и завидуя крепким нервам мужа. Ночь я провела в какой—то дреме: то и дело вскидываясь, когда мне мерещилось, что у палатки кто—то есть, или ворочаясь в боку на бок, потому что на жестком коврике быстро затекали бока. Каждый раз, когда я переворачивалась, холодный воздух снова проникал в спальный мешок, и снова приходилось накрываться с головой и ждать, пока воздух в мешке нагреется.
Под утро рядом вдруг зафырчал УАЗик. Он остановился, увидев на дороге наши мотоциклы, а потом объехал нас по лугу. Наверняка это были какие—то сумасшедшие охотники или рыбаки. Таки же «больные на всю голову», как и мы. А перед рассветом по тенту палатки умиротворяюще забарабанил дождь, которого мы ждали, и я наконец—то заснула…
Мы проснулись одновременно часов в девять, прислушались к редким каплям дождя, перевернулись на другой бок и снова заснули. Так негласно было решено, что лучше как следует выспаться после вчерашней гонки и подождать, — быть может, дождь прекратиться. Конечно, разумней было не нарушать сложившиеся традиции, и выехать пораньше, но вдруг нам обоим стало лениво, к тому же собираться под дождем неприятно, можно вымокнуть, поэтому было решено подождать.
С места ночевки мы выехали в одиннадцать. Забегая вперед, скажу, что в этом путешествии это стало печальной традицией. И кто знает? Быть может, в сложившейся ситуации это было единственно верным. Кто может сказать, что ждало бы нас на дороге, если мы выехали пораньше?
И все же надо было выехать раньше! — ругала я себя, когда мы подъехали к знаку «Опасный участок дороги — 3 км». Асфальта здесь не было. Все утро по размокшей глине шли фуры, и гнали свои залепленные скотчем по самую крышу автомобили рехнувшиеся на скорости перегонщики. Моему опечалившемуся взгляду предстала перемешанная глина. Точно на такой я и хлопнулась в последний раз. Словно застенчивый подросток, я стояла и смотрела на неё, в тщетной надежде, что эти «3 км» вдруг окажутся миражом, исчезнут, испарятся, пропадут, сгинут. И тишина заполняла ложбину, и слышно было только, как барабанят тяжелые капли дождя по шлему, по куртке дождевика, по мотоциклу. Я ощущала запах влажной глины, земли, запах мокрой листвы и травы. Капли дождя затекали по рукавам в перчатки. Впрочем, перчатки и так уже насквозь промокли. Когда они были у меня сухими во время дождя? Да не было такого!
