Друг Коля как анекдот рассказал. Спорили священник и атеист. Атеист говорит: «Чудес не бывает». А священник ему: «Взойдешь ты, допустим, на колокольню, сиганешь вниз и целым останешься. Что, не чудо?» Атеист ему: «Не чудо — случайность». Батюшка горячится: «А ты еще раз взойдешь, вновь сиганешь — и обратно цел». — «Опять не чудо — совпадение». Священник к последнему аргументу прибегает: «Ты в третий раз с колокольни сиганешь — и ни синяка. Чудо?» — «Ну, гражданин поп, — атеист ему в ответ, — это уж точно не чудо. Это привычка».
В Дане сейчас атеист со священником спорили, никто друг друга переубедить не мог, хотя Дан склонялся к тому, что период случайности закончился, начались совпадения, прав атеист. Как бы все в итоге в привычку не переросло…
Надо будет тещу Марфу Петровну о том расспросить: что слышно насчет волшебства на белом свете — не перевелось ли? И ведь скажет, что не перевелось, ибо в Бога верует, в церковь ходит, службу отстаивает. Дан как-то едал у них куличи освященные — не тем ли батюшкой, что с атеистом спорил? — нормальные куличи, вкусные, рассыпчатые, ничем от обыкновенных, неосвященных, не отличимые…
Не спросил ни о чем Марфу Петровну — не пришлось. Увидела она, что Дан не один в дом пришел, захлопотала, забегала, наготовила всякой всячины — стол ломился. Суета была ничуть не меньшая, чем когда разлюбезный Коленька появляется, а может, и поболе суетились: Дан ни разу со своей девушкой не жаловал — событие мировой значимости, раскрытая тайна Бермудского треугольника, ну, может, не до конца раскрытая, а так — занавеску отодвинули, краешек тайны и выглянул.
Ели, пили, Оля волшебницей не притворялась, вела себя вполне реалистически, с Антоном говорила, над шутками Валерия Васильевича хохотала, с Инной о тряпках поговорила, а когда прощались, тещу Марфу Петровну в щечку чмокнула: спасибо, мол, вы — настоящая волшебница, так все вкусно было. Выходит, не боится конкуренции, терпит рядом с собой иных волшебниц, даже поощряет их легкими поцелуями. Или настолько уверена в своих силах, что не верит в конкурентов — за таковых не считает?
И снова был дождь, ожидание троллейбуса, только теперь они стояли под одним зонтом, под черным зонтиком Дана, тесно прижавшись друг к другу, потому что иначе — на приличном расстоянии — остаться сухим невозможно: льет не только с неба, но и с зонта.
Странное дело: храбрый человек Дан, нахальный ухажер, который ни за что не упустил бы счастливого момента «дождевого сближения», стоял и держал руки по швам, как школьник, впервые провожающий девушку. Что-то останавливало его от решительных действий, заставляло смущаться, двадцать пятым чувством ощущал, что не время сейчас руки распускать. Коля бы сказал: не обломится. А может, и «обломилось» бы, но не мог Дан справиться с непривычной скованностью — что с ним случилось? Да что там руки: он с Олей до сих пор на «ты» не перешел, на брудершафт не выпил, хотя нынче возможности были. Вон Валерий Васильевич через десять минут «тыкал» Ольге, и она ему тем же отвечала, а уж об Инне и говорить нечего.
