Пока Черныш развивал свои идеи о превращении материи в энергию, о страшном тепловом эффекте этой реакции, Гладунов думал о том, что все его предчувствия оправдались. Новое вошло в жизнь всех троих. Оно уже заставило Захарова сесть за стол и с озабоченным видом исписывать страницы протокола.
Нет, но послушать этого фантазера, просто уши вянут… Какой вздор! Распад ядерный, распад радиоактивный… Все же он слишком молод, ох, молодо-зелено. Ой-ой-ой! Сидят где-то мастера своего дела и работают. Работают с выдумкой, на широкую ногу, рискованно.
Нужно продумать, как бы их найти. И все. Поймать их за руку. В этом вся задача. А Эйнштейн, Дирак и другие пусть остаются физикам.
Черныш почувствовал, что говорит впустую.
— Может, это и смешно, — сказал он, — но во всяком случае не только я так думаю. Немецкая книжка подтверждает мои слова.
Гладунов внимательно посмотрел на него.
— Хорошо, — сказал он, — время покажет. А пока придется расследовать сей казус. Я сам займусь этим.
Орт умер за пишущей машинкой. Но не работе над монографией были отданы последние секунды его жизни. Он составлял ответ на докладную записку, которую скорее следовало бы именовать клеветническим доносом.
Предшествовавшие этому моменту события развивались приблизительно так.
Иван Фомич ненавидел Орта рабской завистливой ненавистью. Как ни странно, эта ненависть развилась из сознания, что всеми своими успехами он обязан только Орту. Все в Орте раздражало Ивана Фомича. Он не мог понять, почему Орт прощал ему и многим другим мелкие подлости и закулисные наветы. Орт легко мог бы сокрушить его, но почему-то не делал этого. Иван Фомич, в силу известной односторонности своей натуры, не допускал и мысли, что Орт мог просто царственно не замечать весьма далекой от науки деятельности некоторых сотрудников. Деятельности, которая составляла смысл существования Ивана Фомича.
А Евгений Осипович торопился жить и глотал жизнь взахлеб. Он знал, как мало времени отводит природа человеку на настоящее дело, и спешил сделать как можно больше. Он просто не позволял себе отвлекаться на пустяки. Постепенно у него выработалась привычка вообще не реагировать на все, что он считал посторонним. И это очень мешало в работе ему самому и всем честным порядочным людям, которые его окружали. В такой обстановке терпимости или, вернее, безразличия к нечистоплотным действиям возросла ненависть Ивана Фомича.
Как укор, как личное оскорбление воспринимал он шумную клокочущую деятельность Орта. Евгений Осипович легко переносил неудачи и, улыбаясь, выходил из таких передряг, которые другим стоили не только здоровья, но и оптимизма. И то, что Орт был не просто талантливым ученым и великолепным организатором, но и стойким, всегда бодро настроенным человеком, часто выручало его, вопреки самым мрачным прогнозам недругов.
