— Ванюша, тебя мы положим в нашей походной спальне, — объявила Галина. — Есть у нас такая симпатичная спальнюшка… — И к Григорию: — Гриша, приготовь её, а я постелю.
Иван и Григорий вышли за ворота. Ночью Журавли, расцвеченные огнями, были красивы, и небо над селом, как показалось Ивану, было гуще унизано звездами и поднималось высоким черным шатром. На соседней улице собралась молодежь, страдающе плакал баян, и были слышны частые выетуки каблуков и залихватский посвист. Басовитый голос, подбадривая танцора, выкрикивал: «А барыня шита-крыта, любил барыню Микита!» Где-то в другом конце села одиноко и грустно звенел девичий голос: «Ох, лента бантом, ох, да лента бантом, да ты зачем развязывал! Ох, да я любила тебя тайно, ах, да ты зачем рассказывал!» «Фонари на улицах — это новшество, такого при мне не было, — думал Иван, сидя на завалинке. — А гулянки и тогда были, и этот плачущий баян, и причитающий голос девушки — все было и, наверно, останется навечно…» Парень и девушка проехали на велосипедах, шурша шинами и мигая одноглазыми фарами… «И это было, — отметил Иван. — И мы вот так, помню, ездили с Ксенией… И за Журавлями катались, и эти вот ниточки крохотных прожекторов освещали нам дорогу..»
Огни и в окнах и на столбах. Вокруг фонарей мельтешили жучки, и те из них, что бились о стекло, черными горошинками падали на землю.
«И жучки были, — сказал сам себе Иван. — Только вертелись они не возле столбов, а тянулись к лампе, набивались в хаты…» И, может быть, оттого, что были освещё ны и крыши и улицы, что вблизи завалинки, на которой сидели Иван и Григорий, пламенел фонарь на суковатом столбе, ночь казалась непривычно темной. Особенно черно небо было над площадью, куда с трех сторон частой цепкой тянулись огни и огни. Из темноты рыжим плечом выступал двухэтажный дом правления. Окна в нем распахнуты и залиты светом, и машины так же, как и днем, то подъезжали, то уезжали, — жизнь там не замирала и ночью.
— У нас, Ваня, тоже, как в городе, а особенно в летнюю пору, — сказал Григорий, вытягивая ноги и зевая. — Очень долго Журавли не засыпают. Раньше, помнишь, чуть смерилось — и улицы уже пустели. Теперь же в Журавлях светло, разве уснешь!
Иван не ответил. За Журавлями, в той сто- роне, где пролегал тракт, ветром шумели грузовики, и тяжкая их поступь и вой моторов будили село. Где-то далеко в степи могуче ревел мотор, и протяжный его голос непрерывно вплетался в ноч- ную тишину.
