«Очарование ли это, чары? — проносилось в уме Муромцева. — Нет… нет… это ведь реальное… это есть».
Светлана встала и подошла к березке. Ветер и звуки далекого города, хотя в то же время рядом. Что-то протоптано на земле, чьи-то следы, куда они ведут, что остается, что нет?! И как плачут листья, когда они любят?!
И вдруг потемнело. Олег ушел в непонятное забытье. Когда он очнулся — сколько прошло времени он не помнил — Светлана уже прощалась: ей надо было идти. Расстроганный Закаулов, совсем трезвый, напросился проводить ее.
Валя Муромцев почему-то постеснялся присоединиться к ним и решил идти с Олегом, совсем в другую сторону, к метро. Выйдя из леса, простились и разошлись.
Олег и Валя быстро очутились в сутолоке улиц, среди автомобилей, троллейбусов, спешащих людей, спокойных толстеньких газировщиц. Олег не замечал вокруг ничего, и вдруг постепенно стал впадать в странную ярость.
А Валя говорил что-то; и вот Олег услышал.
— Да, глаза Светочки могут поднимать мертвых из могил.
— Вот уж занятие у нее будет, — расхохотался Олег, — поднимать взглядом покойников из гробов!
— А что?
— Ну, ладно, приди в себя-то, — вдруг резко и холодно сказал Олег. — И не безумствуй.
— Но ведь Бог, говорят, умер, — не унимался Валя, улыбаясь.
— Ну, это смотря для кого.
Усталые, они присели на скамейке, в садике, недалеко от станции метро. Та самая ледяная ярость поднималась в душе Олега: и он отчужденно посмотрел вокруг.
— Вам бы всем вечно сидеть под юбочкой, — далеким голосом проговорил он. — Извини, Валя, я сам люблю это временами. Я имею в виду ах, слезы, необычайные глаза, и воспарение неизвестно куда.
— Ничего себе поэт, — ошеломленно подумал Муромцев. — А я ведь прозаик.
— Ну, предположим, отобьешь ты Светку у Петра, женишься: но ведь все будет другое, я не говорю, будет только плохое, но все другое, — продолжал Олег. — А эти необыкновенные моменты!.. Как тебе сказать!?.. Я не думаю, разумеется, что это иллюзия, нет, но это существует в каких-то иных измерениях, чем человеческая жизнь. Ничего уж не поделаешь! Мы можем там быть только мгновениями.
И он хлопнул Муромцева по колену.
— Пойдем!
И они вошли в сумасшедшее, бешеное кольцо метрополитеновской станции. Свет ослепил их, и ошарашил грохот. Поток людей несся вперед.
С трудом им удалось присесть в набитом битком вагоне. Вагон тронулся, и поезд помчался в черную пропасть подземелья.
Муромцев погрустнел и неожиданно спросил Олега, наклонившись к нему:
