Объявления о вылетах возбуждают в Эрике нетерпение. Посадка на венецианский рейс началась. Возвращается причесанная, подкрашенная Хисако. Она наводит красоту только в поездках, хотя папарацци больше не поджидают звезд у трапа самолета. Эрик взглядом дает жене понять, что она неотразима.
— Пошли? — спрашивает она, беря его за руку.
— Да. Наш рейс только что объявили. Ни за что не скажешь, что ты наводила красоту в аэропортовском туалете! Снимаю шляпу!
— Спасибо! Когда прилетим в Венецию, я надену красную куртку. Выну из чемодана в последний момент, не хочу, чтобы помялась. Эрик, а где чемодан, куда ты его дел?!
— Сдал в багаж!
— Да нет же, я говорю о маленьком чемоданчике, это ручная кладь! Бежим в кафе!
— Не нужно, я вспомнил, что не забрал его после досмотра!
Они мчатся к пункту досмотра багажа.
— Мсье, я оставил здесь чемодан — черный, на колесиках.
— Так это ваш… Мы уже двадцать минут умоляем хозяина вернуться за ним. Вам повезло, мы собирались его взорвать!
Эрик извиняется, забирает чемодан. Они торопятся к стойке вылета. Хисако больше не улыбается и темнеет лицом, когда Эрик начинает шарить по карманам в поисках посадочных талонов.
Стюардесса усаживает их в бизнес-классе, приносит шампанское, но Хисако не притрагивается к своему бокалу.
— Могу я выпить твое шампанское? — спрашивает Эрик.
— Второй бокал в девять утра… Твою рассеянность это точно не вылечит!
— Ты тоже не слышала объявлений!
— Я была внизу, в туалете. А вот ты…
А он думал лишь о том, чтобы разбудить Софи, и ходил вокруг телефонной будки, как ребенок вокруг автомата с шоколадками. Эрик предается сладкому раскаянию.
— Твоя рассеянность меня беспокоит, Эрик!
— Я таким родился, родная. Ты же первая начинаешь хохотать, когда со мной случается очередная катастрофа. Не будь я таким рассеянным, не забавлял бы так мою любимую жену. Помнишь, как я приехал на такси на вокзал Монпарнас и четверть часа искал поезд на Лион?
— Не смешно, Эрик.
— Ладно, оставим это. Тогда вспомни, как мы ржали месяц назад, когда я попытался помочь Рейко.
— Вытащил белье из стиральной машины и развесил его. Увы — оно оказалось нестираным.
— Признай, что это было смешно. Хисако не может отрицать, что ее очень часто трогает неуклюжесть Эрика. Она наблюдает за ним уже три года и поражается, как ему удается вечно попадать во всякие истории. У него длинное лицо печального клоуна, проницательный взгляд, высокая угловатая фигура, руки ювелира, фантастическая способность не видеть и не слышать треволнений окружающего мира и сверхчеловеческая собранность за роялем. Вся жизнь Эрика — сплошные парадоксы.
