Хисако лежала рядом с храпящим Эриком и оплакивала предательство женщин, которым была обязана всем: одна дала ей жизнь, другая подарила музыку.
Они явились, чтобы дать ей свободу. Хисако могла не возвращаться в Японию — она не оправдала надежд, ее услуги больше не нужны.
Она искала слова, чтобы отомстить за себя, ранить побольнее Суми и Виолетту, чтобы они не захотели знакомиться с Эриком.
— Сколько? — спросила она холодным тоном деловой женщины.
Суми смертельно побледнела, и Хисако стало стыдно — за себя, за мать, за Виолетту.
— Чуть больше того, чего ты лишила родителей, — вступила в разговор мадам Фужероль. — Считай это ценой своей неблагодарности.
— Вас я ни о чем не спрашивала! Ответь мне, мама. Ты носишь ребенка ради денег?
Все так, как было со мной?
— Нет. Ты была рождена в любви, — вздохнула Суми.
— Довольно, — вмешалась Виолетта Фужероль. — Вам нельзя так волноваться, Суми. Вы хотели увидеть дочь — вы ее увидели. Едем домой!
Хисако не стала их удерживать. Она ужаснулась этой купле-продаже плоти и чувств. Эрик переодевался в гримерной и не был свидетелем постыдной сцены. Хисако молча сняла концертное платье — она не собиралась ничего рассказывать Эрику.
— «Вальс» Равеля хорошо принимали! Пожалуй, нам стоит расширить репертуар для двух роялей. Как ты думаешь, мы найдем место для второго инструмента? — спрашивает Эрик.
Хисако наливает себе воды, чтобы не отвечать мужу, ей не нравится, что Эрик облек в слова ее желание получить чуть больше личной свободы. Проскользнув за спину Хисако, Эрик ласкает ей плечи, гладит бедра, смотрит на их отражение в зеркале. Путь к пианистке лежит через женщину.
— Ты была великолепна, любимая! — шепчет он, расстегивая ей лифчик, обхватывает ладонями маленькие груди, и Хисако закрывает глаза.
— Сделай мне ребенка! — неожиданно для самой себя умоляющим тоном восклицает она.
— Сию секунду, детка! — шепчет Эрик, увлекая жену на диванчик в глубине гримерки.
Хисако похлопывает мужа по голому плечу, чтобы он перестал храпеть. Эрик слишком много выпил на торжественном ужине и, как только они вернулись в гостиницу, заснул мертвым сном. Хисако раздражена: навязчивые поклонники помешали им заняться любовью в гримерке, и она так и не узнала, действительно ли Эрик готов исполнить самое страстное из ее желаний! Он всегда говорил, что они еще слишком молоды, и не желал даже гипотетически обсуждать «продолжение рода». Хисако хочет зачать ребенка немедленно — она должна стать прародительницей собственного клана, чтобы забыть недостойных родителей, не умевших ни защитить ее, ни любить по-настоящему.
