Он ласково прижал кончиком указательного пальца ее нос, как кнопку.
— А что ты мне говорила, когда я писал, что Путина нужно сместить и судить за нарушение Хасавюртовских соглашений?
Она опустила глаза.
— Что нельзя идти на поводу у бандитов… — тихо признала она.
— Ну, вот.
— Он так быстро вырос… — едва слышно прошептала она, и голос ее дрогнул близкими, готовыми хлынуть через край слезами.
Это точно, подумал Бабцев. Быстро. Только вот — кто о ком.
— Первогодков сейчас в горячие точки не посылают, — успокоительно сказал он. — Хоть этого мы сумели добиться.
— Ну и что? — спросила она. Шмыгнула носом. — Ну и что? Там и без войны сколько ребят калечатся. По телевизору чуть ли не каждый день… Побеги, стрельба друг в дружку… Это же страшно подумать, что творится в армии.
Да уж, подумал он. Американец Хеллер, наверное, полагал, что описал ад — а описал дом отдыха с рисковыми аттракционами. Читайте Гашека. Армии всех тоталитарных государств одинаковы.
Только плюс еще вечный русский бардак.
Правой рукой он обнял жену за плечи и несильно притянул к себе. Она прижалась на миг, потом уперлась в его грудь кулачками.
— Нет, Тинчик, надо наконец что-то решать.
Тинчиком она его называла, когда хотела ну очень уж приласкаться. Понятно…
Она заводила этот разговор не в первый раз. Но теперь уже был май, приперло. Выпускной год у балбеса.
— Ты же знаешь, что у нас нет сейчас свободных денег.
— Неужели нужно так много? Я узнавала…
— Но ты же хочешь не только в военкомат. Ты же хочешь, чтобы он сразу поступал. Это по меньшей мере двойная такса.
— Как ты говоришь… — Она вывернулась из-под его руки и отступила на пару шагов. Подняла глаза. Глаза уже сделались сухими, и понятно было, что теперь она примется не умолять, а требовать. — Такса… Все-таки ты не настоящий отец.
— Тогда попроси у настоящего, — сухо сказал он.
— Ты же знаешь, что у него ни гроша.
— Так не бывает. Все эти годы он не давал ни гроша — это да. Воля твоя, тебе хотелось быть благородной. Я понимаю. Раз, мол, я сама ушла, то и… Но сейчас действительно критический момент. Пусть твой гений в коротких штанишках раскошелится в кои-то веки.
— Почему ты так пренебрежительно о нем говоришь?
— Да побойся бога, Катя! Я его вообще не знаю, мельком видел пару раз еще тогда… Я говорю о нем только так, как говоришь о нем ты!
— Неужели я обзывала его гением в коротких штанишках? Не помню…
— А разве это бранные слова? — улыбнулся он.
— Смотря каким тоном… Вот у тебя тон был сейчас такой…
