— Знаешь, какая сильная штука — печаль?
— Ты о чем?
— Можешь ты, например, мне сказать, что чувствует человек, когда скатает снежок и держит его на ладони?
— Что-что?
— Он правда такой холодный и прекрасный, как говорят?
Тут Амазон разом проснулся, и глаза у него мечтательно блеснули. Взгляд ребенка перед рождественской елкой.
— Ты про снег? Почему ты вспомнил о снеге?
Сервеза не понял, при чем тут снег. Музыкант на минуту встал, снова сел и продолжал рассказывать дальше:
— Если я о чем-то мечтаю, я готов на все, только бы моя мечта исполнилась. Всю жизнь я мечтал о двух вещах: купить белый рояль и увидеть снег. Для меня это самое прекрасное, что есть на свете. Музыка и снег. Я уже давно думаю об этом. Что касается музыки, я теперь точно знаю, что чувствует человек, когда играет на белом рояле. Трудно объяснить это словами, но я думаю, в жизни нет ничего прекраснее. Разве что заниматься любовью с женщиной...
Оба приятеля долго молчали.
— Но я не знаю, что чувствуешь, когда держишь на ладони снег.
Сервеза смотрел на Амазона вытаращив глаза и не понимал, к чему он клонит. Что такого волнующего в снеге? Ну музыка или запах кожи любимой женщины — это он еще мог понять. Но снег?
— Ты хочешь сказать, что ни разу в жизни не видел снега?
— Нет. Я всю жизнь прожил в Белене.
— Не повезло тебе.
— Не повезло, это точно. Но я поклялся себе, что когда-нибудь я его увижу. А теперь я тут, в Эсмеральде, и не очень-то похоже, что моя мечта когда-нибудь сбудется.
На глазах Амазона, кажется, даже выступили слезы. Разговор про снег напомнил ему один случай из детства.
День, когда снег впервые вошел в его жизнь, был грустным и прекрасным. Амазон, в ту пору еще мальчишка, жил в Белене неподалеку от порта, и единственным известным в тех местах снегом был хлопок, который в порту грузили на пароходы. Амазон тогда еще не ходил в школу, он сидел дома с матерью и уже начал играть на старом рояле, приткнувшемся у них во дворе: его где-то отыскал отец мальчика. Звучал рояль фальшиво, но даже в звуках расстроенного инструмента таилось какое-то волшебство. Он был такой старый и разбитый, что трудно было себе представить, как его довели до такого состояния. Клавиши покрывала плесень, поэтому черные почти не отличались от белых, а молоточки ударяли по струнам еле слышно. Но при хорошем слухе можно было себе представить, что рояль звучит чисто. А слух у Амазона был.
Итак, он играл и играл без конца, рояль звучал все фальшивей, но Амазону, которого тогда еще не прозвали Амазон Стейнвей, — хотя какое нам дело до имен! — так вот, ему казалось, что с каждым днем рояль звучит все чище.
