День был достоин того, чтобы его запомнить. Полный новых запахов.
Пока дядя вёл переговоры в задней комнате, я разглядывал модели ортопедической обуви, соединительные муфты для переломов и протезы, вдыхая запахи кислот, металла и кожи. И ещё какого-то особого вещества – этот запах не поддавался определению, но воздействовал очень ощутимо.
Хозяин – назовём его протезистом, что ли, – ещё раз всё перемерил: расстояние от плеч до ушей и дугу через подбородок и обратно, включая и дядин кадык, и мне казалось, что во время этой процедуры обмера дядя старел прямо на глазах.
Этот нибургер представлял собой некий валик, или утолщение, опирающееся на плечи и охватывающее шею до самого подбородка, в виде трубы; всё это делалось из стали, обтянутой кожей, и выглядело очень профессионально, как-то очень по-медицински. Лайка цвета мяса.
Была ещё одна версия этого приспособления – с хомутом и выгнутой чашей для подбородка, – но эта модель, как уверял ортопед, предназначалась для тяжёлых переломов челюсти. И я заметил, что дядя облюбовал именно эту модель, особенно из-за подбородочной чаши – он её приставил к себе и подошёл к зеркалу.
Тогда я не мог себе этого объяснить – сегодня смог бы, но сегодня я смог бы объяснить и многие другие моменты.
– А это что?
Дядя указал на нибургер на самой верхней стеклянной полке: у этого образца к хомуту была прикреплена ещё одна дуга, которая, судя по всему, перекидывалась через нос обладателя. И вид у неё был весьма грозный, почти как у боевой маски, какие показывают в кино. Цвет кожи не светло-мясной, а чуть посмуглее. Этакий супернибургер, если угодно.
Но этот образец, как поспешно заверил нас протезист (который, видимо, уже предвкушал всё, что за этим последует), предназначался для совсем уж тяжелых переломов челюсти.
Для тяжелейших!
– Я беру этот! – сказал дядя.
•••
Однажды я увидел его в этом сооружении на улице, дело было вечером.
Кто-то шёл мне навстречу в длинном пальто и при моём приближении отвернулся, низко надвинув шляпу и подняв воротник. Я ещё подумал: что-то знакомое, где-то я его уже встречал. И когда он повернулся ко мне лицом… Боже милостивый! Это было не лицо, а… за всю свою жизнь я не видел ничего более ужасного.
А шляпа была непомерно велика; позднее, в гардеробе, я разглядел её как следует: серый фетр, размер примерно шестьдесят второй, самое меньшее. Изнутри был прикреплён твёрдый валик, чтобы шляпа не болталась на голове.
– Скажи, дядюшка, – спросил я его со всей серьёзностью, – кого ты так боишься?
