Так, это уже интереснее.
Теперь – где этот самый загрузочный сектор местного винчестера может располагаться? Географически и, так сказать, ментально?
Варианты «на том свете», «в раю», «в аду», «в Нирване» и «у черта на куличках» не рассматриваем.
Стоп!
Те, кто «ловит У», то бишь просветление, и входит в Систему – через что они в нее входят?
Да через этот самый загрузочный сектор и входят!
Вопрос: где людей готовят к просветлению, помогают идти вперед по Пути и где они это треклятое просветление в конце концов обретают?
Ответ: в монастырях!
В монастырях!!!
И чем известнее и «святее» монастырь, тем скорее он может претендовать на роль бут-сектора (или его части)!
Да, все сходится.
И тут память услужливо подсунула мне последний недостающий фрагмент: ведь сколько раз слышал я разговоры, что в монастыре у горы Сун, знаменитом Шаолине, и слыхом не слыхивали о «Безумии Будды», бесах, призраках и прочих непотребствах!
«Святое место! Святые люди!» – с благоговением и завистью шептались крестьяне и лавочники.
Может, и святое. А может, именно там и окопался таинственный «вирус», заблокировавший вокруг себя все тест-программы, создавший собственную защитную оболочку, сквозь которую не могут пробиться ни тесты, ни вторичные эффекты его же разрушительной деятельности.
Очень похоже было, что Система «глючила» по всей Поднебесной за исключением монастыря у горы Сун.
И я понял, что нам надо туда.
До сих пор не понимаю, как нам удалось добраться до Хэнаня и подойти к подножию горы Сун.
Но мы, я и мой мальчик, это сделали.
Где я и выяснил, что это только так говорится: «обитель близ горы Сун». А на самом деле это целая гористая цепь на юге Хэнаня, в уезде Дэнфэн, и именно цепь носит название Сун-шань, а сам монастырь расположен ближе к вершине одной из гор, прозывающейся Шаоши. Впрочем, вся эта совершенно никчемушная информация лишь подтвердила общее правило: люди склонны упрощать, а потом забывать, что правда совсем иная, нежели та, к которой все привыкли.
Короче, пришли и пришли.
Представляю недоумение монахов-стражников, когда к внешним воротам приблизился оборванный дурачок-десятилеток, скрестив ноги, уселся прямо под цветущей ивой – пух осыпал нас щекочущей нос пеной – и принялся играть на свирели.
Цин, оставшийся после слепца-гадателя, пришлось продать по дороге.
Свирель звучала почти до заката.
Наконец один из монахов-стражников подошел ко мне и моему мальчику, остановился в двух шагах и насмешливо прищурился.
