– Здравствуй, Себастьян. – И короткий кивок в сторону Пратта: – Он с тобой?
– Проходи, – подтолкнул Рыбака охранник к стоявшему посреди подвала стулу, в два счета затянул ремни и вышел из комнаты.
– А это еще зачем? – тяжело вздохнул каторжанин.
– Формальности, – поморщился я. – Сурок весточку успел передать?
– Да.
– Тогда ты знаешь, что нам нужно, – уставился на заключенного Джек.
– Откуда? – попытался безуспешно пожать плечами Рыбак. – Спрашивайте.
– Что ты можешь сказать об Эдварде Рохе?
– Бывший королевский стрелок, – наморщил лоб заключенный. – Сам с ним не общался, но говорят, живет в блоке для счастливчиков.
– Счастливчиков? – встрепенулся Пратт.
– Ну, кто может себе позволить, платят барону и живут в отдельном здании. Чтобы, значит, с быдлом вроде меня не общаться. И на работы их не отправляют.
– Много платят? – ничуть не удивился подобному побору Джек.
– Не знаю. Меня это как-то не интересовало.
– Самому барону платят? – уточнил я.
– Нет, конечно. Кто-то из мелких сошек золото собирает. Но они ведь там все родня. Понятно, к кому денежки стекаются.
– Еще что-нибудь о Рохе знаешь?
– Пожалуй, нет.
– А чтобы не на рудники отправили, а куда полегче, тоже барону платят? – зевнул я.
– Старшим надзирателям. Они наверняка делятся.
– Со стороны часто заключенных на работы привлекают? – Джек понял, к чему идет разговор. – Ну там урожай убирать или лес вырубить?
– Редко, – ненадолго задумавшись, ответил Рыбак. – Мороки с нашим братом много. Того и гляди или сбежит кто, или того хуже. Обычно малолеток или женщин брать стараются. Или тех, кому суд исправительные работы назначил. У нас таких не держат. Тут барон мимо денег пролетает.
– Вот как? – теперь уже задумался Пратт. Интересно, зачем тогда подстреленный землевладелец каторжан к себе на поля брал? Да если разобраться, он на охрану больше тратился! – А говорят, куда-то за полночь вашего брата гоняют?
– Было дело, – кивнул каторжанин. – Да только понимающие люди готовы и сами приплачивать, чтобы туда не взяли.
– А что так? – насторожился я.
– Некоторые оттуда не в себе возвращаются. А некоторые и вовсе пропадают. Был человек – и не стало.
– Остальные что говорят?
– Ничего не говорят. Никто ничего не видел. Просто утром просыпаются, а человека нет. Бывает, правда, через месяц-другой их какими-то пришибленными обратно привозят. Но редко.
– Пришибленными – это как? – заинтересовался я и покрутил пальцем у виска. – Немного того?
– Да нет, соображают они нормально, – шмыгнул носом Рыбак. – Только нелюдимые больно. С корешами общаться перестают. Молчат все больше. На вопросы не отвечают.
