— Помочь вам?
— Этого еще не хватало! Зачем тебе руки пачкать? Но повесить это на гвоздь — дело мужское, тут ты должен будешь помочь.
— Помогу, Гюляндам-нене.
Бахман прошел на веранду, глянул во двор: как там Афет пройдет снова мимо парней? Все они положили глаз на нее. Жаль, он не видел лица того парня, который нес им вслед всякую чепуху! Узнать бы, что за человек! Из всех, кого ему до сих пор удалось увидеть и узнать в лицо, более или менее симпатичным казался Импортный Наджаф. Как он слышал, торговец сигаретами был женат, но Бахман еще ни разу не видел его с женой.
— Гюляндам-нене, — донесся со двора голос Афет, — я иду за луком. У Хырдаханум уже очередь подходит, она меня пропускает вперед.
— А что, она снова покупает лук? Уже целую гору накупила. Впрочем, одернула себя старуха, — семья у нее, на зиму запасает.
Афет ушла.
Бахман спустился во двор.
— Дайте мне сумку, Гюляндам-хала, я тоже пойду куплю для вас лук.
— Я уже двадцать кило купила, хватит до весны. Если уж очень хороший когда попадется, буду подкупать понемногу. Я ведь не Хырдаханум. Вот жадина! На что ей столько луку?! Да, семья, по ведь не пятьдесят душ! Да ведь и лук вместо хлеба есть не станешь…
Хитрость Бахману не удалась — он был уверен, что Гюляндам его предложению обрадуется, да еще спасибо скажет, а ничего подобного не случилось. И, огорченный, он снова неохотно поднялся на веранду, хотя все его мысли были с Афет и он думал, что скажет на этот раз вслед девушке тот наглец, что задел их у входа в тупик?! Не обидит ли? Не заденет ли? Нет, пожалуй, не посмеет.
Уже три дня, как Бахман ходил на занятия; все пришло в норму; друзья-приятели, увидев его с пластырем на лбу, поинтересовались, что случилось, — он сказал, что поскользнулся па арбузной корке, упал, рассек бровь; кто-то поверил, а кто и нет, но дальше об этом не распространялись; лейкопластырь ему в поликлинике сняли, ссадина неожиданно быстро затянулась, но след остался, и Бахман, никогда раньше в зеркало особенно не заглядывавший, теперь, подобно девице, то и дело разглядывал свое лицо и изучал шрам. «Не дай бог человеку увидеть свою рану», — говаривала бабушка, и точно: всегда о ней человек станет думать и всю жизнь на нее оглядываться… Вообще Гюльгяз-нене много чего знала, настоящий кладезь мудрости. Иногда она употребляла такие словечки и выражения, что нарочно не придумаешь; взрослея, Бахман все чаще их вспоминал, удивляясь их необычайной точности и правоте. Таких выражений, пожалуй, не найдешь и в изречениях великих людей, ученых, философов и поэтов, собранных в книге, которую недавно купила Афет. Если поискать, то в городах и селах найдется немало стариков и старушек, которые, как Гюльгяз-нене, хранят в памяти, да и сами создают такие речения, которые достойны людей великих. Сказанные выдающимся человеком, эти истины печатались бы, повторялись и толковались на тысячу ладов, а кто принимает во внимание мудрость, высказанную неграмотной старушкой?
