— Ну, быстрее же, — вполголоса поторапливал Святославский Щербину, искоса глядя на беседующих банкира и детектива. Бледнее полотна, Щербина двинулся в сторону столика, по-прежнему держа рюмку двумя пальцами. Святославский, ни на шаг не отставая, следовал за ним. Весь зрительный зал затих, как бы предчувствуя скорую развязку.
— Ну, давайте же, у нас мало времени, — чуть не прошипел Святославский. Щербина сел на место Дубова и осторожно, чтобы не пролить, поставил рюмку возле грымзинского стакана. Святославский стоял за спиной Щербины, хотя вернее было бы сказать — стоял над душой.
— Вы хотя бы теперь воздержались от воздействия на господина Щербину, неодобрительно покачала головой баронесса. — Он сам должен решить, как ему поступать.
— Ну ладно, молчу, — нехотя согласился режиссер. — Даю вам минуту на размышление. А то яд совсем выдохнется.
— Да тише вы, — Серапионыч указал глазами на соседний столик.
— Ну, это-то как раз ерунда, — дрожащим голосом промямлил Щербина. Грымзин с молодости глуховат на оба уха.
— Ага, так вы с ним знакомы? — радостно нарушил Святославский обет минутного молчания.
— В одном классе учились, — зло проговорил Щербина. — Он у меня еще алгебру всегда списывал. А теперь даже не здоровается, олигарх хренов. Давайте сюда яд!
С этими словами поэт схватил рюмку и решительно вылил содержимое в стакан Грымзина. Зал на миг замер, а затем разразился аплодисментами. Святославский раскланялся, а затем чуть не силой поднял Щербину из-за стола и вновь увлек к подножию сцены. Тот передвигался, словно в бреду — казалось, он и сам толком не осознавал, что он совершил.
— М-да, выходит, что эксперимент дал положительный результат, глубокомысленно заметил доктор Серапионыч.
— Смотря что считать задачей эксперимента, — возразил инспектор Столбовой. — Из него ясно одно — поэт Щербина… Да что там Щербина оказывается, любого, самого безобидного человека с легкости можно довести до такого состояния, что он готов преступить все божеские и человеческие заповеди!
— Любопытно бы посмотреть на физиономию Щербины, когда он увидит, что Грымзин жив и здоров, — усмехнулась Хелен фон Ачкасофф. — Как вы думаете, что он при этом испытает?
— Глубочайшее разочарование, — пробурчал инспектор.
— А я думаю, что глубочайшее облегчение, — возразил доктор. — По-моему, он уже приходит в себя и начинает сожалеть о содеянном.
— Не поздно отыграть назад, — сказала баронесса. — Ведь Грымзин еще не выпил свой сок.
