— Опять сто двадцать пять! — пуще прежнего взвился режиссер. — Что я вам, колдун Лонго, чтобы оживлять покойников? Мне важно довести человека до той кондиции, до которой обстоятельства жизни двести лет назад довели Сальери, неужели это так трудно понять?! Да, меня можно упрекнуть в непоследовательности, в необъективности, в некорректности и еще черт знает в чем, но где вы видели, чтобы настоящий художник был последователен, объективен и корректен? Да это будет не художник, а тупая машина! — И, резко обернувшись к Щербине, Святославский спросил: — Ну как, вы уже дошли до кондиции?
— В каком смысле? — удивился Щербина. Однако, увидев яростную, почти безумную в этот миг физиономию режиссера, на всякий случай решил не спорить: — Дошел, дошел.
— Вот и чудесно! — обрадовался Святославский. — Ах да, так на чем же я остановился?
— На олигархах, — подсказала баронесса.
— А точнее, на банкире Грымзине, — добавил Серапионыч.
— Да-да, на Грымзине! — звучно хлопнул себя по лбу Святославский. Очень хорошо. А ведь я не высказал еще и четверти того, что о нем думаю…
Между тем Дубов украдкой оглядел обеденную залу, неспешно встал из-за стола и подошел к сцене:
— Господин Святославский, к вашему сведению, банкир Грымзин находится здесь.
Это была чистая правда — несмотря на свои пресловутые богатства, Грымзин предпочитал деньгами не сорить и экономил даже на еде. Поэтому он иногда посещал и «Зимнюю сказку», где имели место быть так называемые «комплексные обеды» со скидкой. Вот и на сей раз кислоярский Рокфеллер скромно сидел за дальним столиком и неспеша поглощал вегетарианское рагу, запивая его виноградным соком. Обличительных речений Святославского он даже не слышал — его внимание было сосредоточено на книжке, лежащей поверх пустой тарелки из-под первого: «Теория и практика банковского дела». Как раз сейчас Грымзин запойно штудировал главу «Способы невозврата авуаров вкладчикам», и происходящее на сцене воспринимал не более как назойливый шумовой фон, даже не пытаясь вникнуть в его содержание.
Узнав о присутствии Грымзина, Святославский вовсе не смутился, а напротив — обрадовался:
— Очень хорошо! Это как раз тот редкий случай, когда гора сама пришла к Магомеду. Что называется, легка на помине. — С этими словами Святославский двумя пальцами взял с рояля рюмочку и протянул ее Щербине.
— Коньяк? — принюхался поэт.
— Яд! — гордо ответствовал режиссер.
— Настоящий? — удивленно и чуть испуганно проговорил Щербина, отдернув руку.
