Ваня улыбнулся, он знает: дядя Бикбай не зря хвалит свою жену. Тётя Хаерниса, как и другие татарские женщины, любит чистоту, порядок. Никогда не будет жаловаться, что времена тяжёлые. Из картошки умеет готовить самые вкусные блюда. Не грубит, на своих детей руку не поднимает, а их пятеро в доме: три мальчика и две девочки. Все такие тихие, скромные. Мальчики едят вместе из одной деревянной тарелки, спят на сакэ под одним одеялом. И все очень любят своих родителей. Когда Ваня стал захаживать к ним и на первых порах помогать Харису готовить уроки, тётя Хаерниса назвала его Имамжаном, а Харис покороче: просто Жаном. Так и зовут его в этой семье до сих пор — и маленькие братья, близнецы Надир и Тагир, часто бегающие вокруг печки друг за другом, и старшая, с чёрными косами Сагадат и, наконец, Муршида. Она умеет мыть полы так, что сверкают белизной до самой последней ступеньки на лестнице. Узнав недавно, что Сагадат и Муршида по-татарски означают Счастье и Скромность, Ваня удивился: лучших имён этим девочкам и не придумаешь.
— Дядя Бикбай, — спросил он, — что значит Харис по-татарски?
— Защитник, надёжный.
— О! — ещё больше удивился Ваня. — Какое вы точное имя дали… А Жан?
— Имам-жан… Так тебя зовёт моя Хаерниса потому, что русского слова «Иван» ей не выговорить. А Джан — значит: хороший, любимый.
— Спасибо.
Ване понравилось это короткое имя. Что-то было в нём призывное, как сигнал тревоги, обязывающее. Пожалуй, в самый раз для командира. Хотя теперь… Только бы вот поговорить с Николаем Филипповичем…
— Дядя Бикбай! Мне домой рано. Я зайду в больницу.
— Зачем?
Ваня пожал плечами.
— Нет, Имамжан, пойдём домой. Лекарство штука ненадёжная — одно место залечит, другое отравит. В больницу не ходи.
— Нельзя, дядя Бикбай. Там лежит наш больной учитель.
— А… Это уже другой разговор. Узнать, как здоровье учителя — дело похвальное. Мать молоком тебя кормит, учит ходить по комнате, а учитель, тот учит ходить по всему свету. Беги. Только постой — гостинец бы надо. Яблок, вишен. Без гостинца никак нельзя.
Ваня развёл руками: ничего нету у него, кроме дырявых карманов. И как это раньше не сообразил он, что надо в больницу идти с гостинцем. Было бы у него сейчас пять рублей, ни копейки не пожалел. Но ведь нет их, нет. А в чужой карман руку не запустишь. Вот усатый «барабус» обидел его, назвал карманником — и стыда было с гору. Нет, на такое дело у Вани рука не поднимется. Может цветов нарвать? Не обязательно бежать за ними на Казанку. Рядом садов достаточно — и сирень там в сплошном цвету. Не перевернётся мир из-за двух-трёх сломанных веток…
