— Как кошка с мышкой играет! — сквозь зубы процедил Кинжебулатов.
— Терпение, терпение, товарищи. Возьмите себя в руки. Придёт час, мы ещё встретимся с ними!
Начало быстро темнеть. Это разрозненные облака, с утра висевшие над головой, слились в огромную чёрную тучу, которая закрыла всё небо. Сверкнула молния, с сухим треском раскатился гром и, словно по этому сигналу, на землю обрушился ливень.
— Эх, вымокнет женщина, замёрзнет, — вздохнул один из братьев Винокуровых, натягивая на голову маскировочный халат.
— А может, она давно уже дома?
— Нет, товарищ лейтенант, я видел, никуда она не уходила. Уже темнело, а она всё стояла на берегу.
— Больная же. Наверно, обессилела, идти не может. Моя мать тоже, чуть разволнуется, сразу в постель.
— Твоя-то в постель, а эта, небось, на сырой земле…
Серсенбаев подполз к Ахмерову.
— Товарищ командир, может, переправиться, посмотреть?
— Нам и так нужно на ту сторону.
Под проливным дождём, следуя друг за другом, точно выводок утят, разведчики вошли в воду. Холодная, она сразу перехватила дыхание. Не спеша, стараясь не замочить оружие, переплыли реку и благополучно добрались до противоположного берега. Вылив из сапог воду, полезли наверх. Братья Винокуровы, почти не таясь, сразу отправились на поиски женщины. Судя по всему, она была местная, хуторянка, и если не совсем потеряла рассудок, могла оказаться полезной для разведчиков.
Братья вернулись ни с чем, женщина исчезла.
Дождь продолжал хлестать. Укрыться от него было негде, и Ахмеров, хотя и знал, что в грозу опасно прятаться под деревом, повёл бойцов к ближайшей иве: под её густой кроной можно переждать дождь.
Там-то они и нашли женщину. Она лежала навзничь, без сознания, мокрая до нитки. По разметавшимся русым волосам струилась вода.
Серсембаев просунул под голову женщины руку, приподнял её и зубами вытянул пробку фляги.
— Эх, чайку бы горячего!
— Мёд сейчас нужен, наш башкирский мёд.
— У меня есть погорячее, — просунулся вперёд Денисенко и нерешительно протянул свою флягу. — Спирт. Вместо лекарства, для согрева.
Глотнув обжигающей жидкости, женщина приоткрыла глаза и глухо вскрикнула: «Кто вы? Оставьте, оставьте меня, не смейте трогать!» Лицо её исказилось гримасой ужаса, глаза готовы были выскочить из орбит. Однако этот приступ страха продолжался недолго, глаза опять погасли, тело обмякло и, если бы не трепетное подрагивание длинных густых ресниц, можно было подумать, что несчастная опять потеряла сознание. Нет, она не была в обмороке. Вскоре её синие, скорбно сжатые губы тронула робкая, приветливая улыбка. Она заговорила — вначале еле слышно, а затем всё громче и громче.
