— Айн, цвай, драй, фиер, фюнф, — один за одним солдат загнул пальцы на руке. — Пять яиц, матка, мне, а это — тебе…
Солдат протянул пакетик. В нём было десять картонных спичек.
— Ах ты, торгаш сопливый, — сказала бабушка.
— О, я — сопливый, — согласился солдат. — Отчень лучше сопливый…
Данилка не сдержался, расхохотался и тут же зажал рот рукой — чёрт его знает этого торгаша, на что он способен. А Максимка с Лёвой не смогли сдержаться. Они покатывались со смеху.
Солдата, видимо, обидел этот ихний смех. Он вдруг вытаращил глаза, закричал, как псих:
— Юда!.. Эр ист юда! — и пошёл к столу, за которым сидели Максимка и Лёва. — Он есть еврей!..
Солдат протянул руку, чтобы схватить Лёву за чуприну, но тут перед ним встала бабушка Ерофеиха.
— Что ты несёшь?.. Какой он еврей?.. Очень даже православный, чтоб тебе глаза повылазили, а коршуны их поклевали…
Чудо, солдат отвёл руку, хоть всё ещё недоверчиво посматривал на Лёву.
— Крестись ты, горечко моё, — приказала Лёве бабушка Ерофеиха.
Лёва хотел сказать, что он ни в каких богов не верит, но бабушка так дёрнула его, что у Лёвы сразу пропало желание спорить.
Очень ему надо спорить с Кешкиной бабушкой, когда какой-то психованный немец едва не вцепился ему в волосы, а бабушка дёргает его, как тот овсяный сноп.
Лёва едва не перекрестился левой рукой, да бабушка своевременно заметила:
— Правой, правой крестись, — подсказала она. Лёва размашисто ткнул пальцами в лоб, в живот,
потом ещё по разу в плечи. Это, видимо, произвело впечатление. Психованный немец похлопал Лёву по плечу:
— Гут, киндер, гут, сам есть молодчина, — похвалил он Лёву.
Но бабушка Ерофеиха не дала ему долго болтать.
— Ну, чего тарабаришь тут, чего?.. Идём, бери яйца, торгаш сопливый… Чтоб ты ими подавился…
Солдат пошёл за бабушкой к порогу. Бабушка открыла шкафчик. В нём лежало три яйца.
— Больше нет, — развела она руками.
— Гут, гут, — согласился солдат.
Он сначала положил яйца в карман, а потом забрал у бабушки и пакетик со спичками, чтобы ещё где торговать ими.
Когда в окне промелькнули их серые фигуры, Лёва первый поднялся из-за стола.
— Вы себе как хотите, а я должен идти в гетто, потому что там тётя, наверное, лежит без сознания, — сказал он.
Данилка с Максимкой не ответили, а бабушка Ерофеиха сразу всё поняла.
— Иди сюда, — позвала она Данилку и повела того во двор.
Во дворе бабушка спросила:
— Лёва этот не из Заручевья ли будет? Чей он?
— Он у тёти Малки живёт… Лёва Гутман…
— Бедный мальчик, — сказала бабушка. — Не надо ему в то гетто идти. у
