Покойник хрустел по песку, сопел, потом вынул изо рта папиросу и сказал, задыхаясь, голосом человека, который не в меру полнеет:
— Отец дьякон? Ты здесь? А мне сказали, ты помер!
— Пока жив… — ответил дьякон.
— Гм!.. Здравствуй, Захар! Что ж ты ко мне перепелов ловить? А? Я соскучился.
— Перепелов нынче некому продавать, — сказал Захар. — Батюшка и тот жмётся… Всё ли слава Богу, Михаил Александрыч?
— Спасибо… Дьякон! Что ж ты тут делаешь? Рыбу ловишь?
— Нет… Я — так, — ответил дьякон.
— Гм!.. Так? А я купаться пришёл! Что?..
Земский бросил на песок мягкий ковровый саквояжик, и в саквояжике что-то весело звякнуло.
— Вот и простыню захватил. Да!.. Простыню! Гм… Ну и… мыло там… Что?..
— Мы кашу варим, — сказал Захар.
— Кашу? — Барин заглянул в котелок и потянул носом. — Что ж, кашу — это ничего… Вот выкупаюсь!..
— А не рано? — спросил дьякон.
— Кому? Мне?.. Я, друг мой, в корпусе… в Крещенье купался! Да! В проруби!.. А ты — рано…
Захар зябко поёжился.
— Холодно, небойсь… В проруби-то?..
Барин щёлкнул замочком и расстелил на песке коврик, снял чесучовый пиджак, расстегнулся, долго возился с сапогами, потом сказал, отдуваясь:
— Надо остыть.
— Ты чай пил? — спросил дьякон, покашливая.
— Кто? Я? — земский пошлёпал себя по голому животу. — Нет! Я не пил. А что?
— Так, — сказал дьякон. — Я думал, ты у священника.
— Нет, я не пил! Сходим потом?
— Я не хожу, — сказал дьякон, глядя в костёр.
— Куда не ходишь? — Земский вытянул голую ногу к воде, пошевелил пальцами, потом боязливо отдёрнул. — Не остыл ещё. Куда ты не ходишь? А?..
Дьякон покопался зачем-то в золе, подул в костёр и закашлял:
— Я… к священнику…
— Почему?
— Так…
Барин повернул на коврике своё рыхлое тело, выпучил глаза, долго молча смотрел на дьякона. Потом прищурил глаза и сказал вопросительно:
— Дьяконица?
У дьякона потемнели щёки.
— Нет… Так…
Барин вытянул губы трубочкой, пососал воздух и свистнул. Потом потянулся к дьякону и сказал торопливо, озабоченным тоном:
— Дьякон! Голубчик! Совсем ведь забыл! Скажи ты мне, сделай милость, как твоя дьяконица бураки маринует? А?.. Еду сюда — вот спрошу… Который раз забываю!
— Я… не знаю. Не ем, — нехотя сказал дьякон.
— Бураков не ешь? — удивился помещик. — Бураков?
Он пощупал под мышками, пошлёпал себя по лысине, упёрся ладонями в песок и, ахнув, помочил пятки в воде.
Потом подобрал ноги на коврик, подумал, почесал грудь и сказал:
— Я… того… Каша простынет. Лучше после еды. А?..
За горой шевельнулись голоса, сползли к озеру. Слышно было, как осыпался под ногами илистый берег и, торопливо шурша, катились сухие комки. С плеском закачали лодку, и низом, с воды, отозвался сухой отчётливый звук — должно быть, бросили вёсла.
