— Это вы, Пётр Петрович? — отозвался из кухни хриплый голос. — Простите великодушно!.. Мы думали, становой либо кто…
— То-то дверь загораживать вздумали. Отпирай!
Из кухни пахнуло кислым запахом прогорклой, много раз моченной, овчины и крепкой махоркой. Над плитой висели, очевидно, для просушки рубахи и грязные портянки. На лавке приютились котомки с подвязанными к ним котелками и большой кастрюлей. У самой двери прислонен был маленький вашгерд.
Две всклокоченных полуголых фигуры с заспанными загорелыми лицами испуганно щурились на фонарь.
— С приездом, ваше превосходительство! — поклонилась одна из фигур, ростом повыше.
— Здравствуй, Николай! — ответил Карновский, протягивая старателю руку.
Тот с боязливой почтительностью прикоснулся к ней заскорузлыми пальцами.
— Это кто ж с тобой?
— Так-с, товарищ. Из заводских они.
— Да ты барину очков-то не втирай! Из какого завода?
Старатель замялся.
— Помилуйте, разве мы осмелимся?.. Мы его превосходительство довольно хорошо знаем… Так что… действительно, они свой паспорт забыли, только… всё как следовает… без неприятности. Просто вам сказать, идут они, Мишка то есть, к месту приписки, и я их очень хорошо знаю.
— А где паспорт? — с напускной строгостью повторил Звягинцев.
— Паспорт свой я у старых хозяев оставил, — негромко, но спокойно ответил спутник старателя, подходя ближе.
— Это у каких же хозяев?
— На Бодайбинских приисках.
— Ах, так ты с Лены? — спросил Карновский, с интересом приглядываясь к изнурённому, но носившему следы несомненного ума, пожалуй даже интеллигентности, лицу.
— Так точно!
— И ревизии не дождался?
Рабочий угрюмо усмехнулся.
— Пока солнце взойдёт, роса шары выест, господин! Лавка-то на приисках хозяйская, а есть-пить надо. Бог с ним и с паспортом!
— А не теснят без документа?
— Теснее, чем у наших хозяев, не будет. Наши тоже на тесноту попенять вздумали, однако…
— Что однако?
Рабочий нахмурился.
— Вам это, господин, не хуже нашего по газетам известно, — нехотя вымолвил он.
— Гм!.. Да… — Карновский вспомнил, как несколько месяцев назад смелая спекуляция с Ленскими дала ему в один день несколько десятков тысяч. — Ну, впрочем, времени нечего терять. В чём тут у вас дело, братцы? Чем вы моего Петра Петровича обеспокоили?
Рыжий Николай порылся в котомке, вытащил кожаный расшитый ороченский кисет для табаку и протянул его Карновскому.
— Ваше превосходительство! — сказал он вкрадчиво. — Ежели бы для другого кого, поверьте совести, ни в жисть бы не объявили. Много выгодней самим стараться. Только зная вашего превосходительства простоту, как вы к нам, слепеньким, с уважением, так и мы… Опять же, мы, однако, в надежде, что вы нас за усердие наше не оставите… Извольте поглядеть!..
