"Может, - подумал он, - там и этого уже нет, поди знай, да и кому верить, но если там все-таки еще можно подойти к берегу, - а это почти наверняка, - то что еще, собственно, надо?" Н. без колебаний выбрал Тинь-Ха, особо отметив то обстоятельство, что городок, откуда он получил в свое время извещение о похоронах, находится, судя по всему, где-то неподалеку.
Переход в Тинь-Ха отнял еще неделю. Если судить по календарю, стояла глубокая осень, не только по европейским, но и по любым иным стандартам, но, как показалось Н., единственным признаком того, что в Китае существует смена времен года, было постепенное изменение продолжительности дня. Солнце уже не поднималось так высоко на головой, темнело гораздо раньше, рассветало позже, но сами дни оставались все такими же теплыми, безоблачными и безветренными. Яхта вошла в залив, который, хотя и был вдвое меньше шанхайского, показался Н. сравнительно просторным и пустым - а на самом деле его бороздили с десяток небольших судов. Н. ужасно заинтересовали рыбацкие баркасы с белыми кривыми парусами - он никогда ничего подобного не видел. И вообще - трудно было представить, что от парусов такой формы, да еще в штиль, может быть толк.
Н. попросил подвести яхту к берегу, поближе, отчасти чтобы еще немного понаблюдать, и в итоге она медленно - очень не хотелось сесть на мель, но оказалось, что бояться нечего, ибо метров за 150 от берега вода становилась совершенно прозрачной, - подошла к нему под острым углом и остановилась в 80 метрах от длинного дощатого настила, собственно, единственного причального сооружения, оставшегося в древнем порту, красочно описанном средневековыми поэтами, хлипкого на вид, но явно нового, не более десяти лет назад уложенного на земляное основание. Н. вышел на палубу с подзорной трубой в руках, но ее не на что было навести - разве что на пустой причал. Он сложил ее и сунул обратно в футляр. Ни души не было видно, ни ребенка, ни бродячей собаки, только на тумбе, установленной на самом краю причала, красовалась косо прилепленная к ней драная афишка, объявлявшая о карантине, та самая, которую ему подсунули в Шанхае - там их наклеивали на борта кораблей. "Карантин" - слово из трех непонятных, но уже донельзя знакомых иероглифов.
Н. не был даже обескуражен. В конце концов, если во всем Китае карантин, почему бухта Тинь-Ха должна быть исключением? Тем более, что он отчасти подозревал, что назначение сего карантина - умерить аппетиты иностранцев, которым, может, и не следовало бы проникать в страну, или, по крайней мере, выдержать их сколько возможно вне ее пределов. Из всякого сознательно созданного положения есть выход, полагал он, разве что на войне это смерть, а в браке развод, грустное дело, если вы в него попадаете, а в мирное время - в худшем случае ожидание. Три дня и две ночи его яхта бесцельно и тихо простояла в голубых водах Тинь-Ха, ясное дело, к некоторой досаде команды, однако переживания матросов Н. не трогали. За это время ее качнуло трижды - в первый раз на заходе солнца, во второй - на рассвете, когда с берега на минуту дохнуло ветром, а в третий раз - когда рядом с яхтой прошло под парусом изрядное рыбачье судно. К вечеру третьего дня Н. снова подвел яхту к берегу.
