Слова Елены вызвали у придворных новые комментарии: любившие ее, растрогались, ненавидевшие – обвиняли в лицемерии.
– Не обращай внимания на завистников, оговаривающих тебя, моя любезная дочь, – ласково сказал Приам, притягивая Елену за шею к себе и гладя ей волосы. – Не ты, считаю я, повинна в наших бедах, а одни только боги: это они наслали на нас ахейцев, они сделали твое несчастье поводом к войне.
Из третьей песни «Илиады» сам собой напрашивается вывод, на который историки никогда не обращали достаточного внимания. Ясно же, что и Приам потерял голову из-за Елены! Старый волокита, привыкший иметь в своем распоряжении сотни наложниц, он, должно быть, смертельно завидовал Парису с того самого дня, как тот привез ему такую роскошную сноху. В общем, ответственность за войну (и притом серьезную) я возложил бы и на него, ибо когда Менелай явился в Трою вместе с Одиссеем, чтобы по хорошему забрать свою супругу, другой царь, не такой неисправимый бабник, на его месте не задумываясь удовлетворил бы требование законного мужа.
Между тем Менелай и Парис готовились к великому единоборству.
Атрид, чтобы чувствовать себя менее скованным в движениях, вместо бронзовых почти пятикилограммовых доспехов надел легкую кожаную безрукавку, обшитую, естественно, медными пластинками. Зато взял довольно увесистый круглый щит, украшенный сценами и узорами, прославлявшими бога войны Ареса.
Парис же, верный своему имиджу первого красавца, и на сей раз не смог отказаться от эффектного появления перед публикой и потому водрузил на голову великолепный шлем, украшенный черным лошадиным хвостом, доходившим ему до пояса. К тому же он облачился в одолженный у своего брата Ликаона двойной thorax, закрывавший его от шеи до паха: это была самая настоящая бронзовая кираса толщиной чуть ли не в палец, практически непробиваемая и, как говорят, принадлежавшая некогда отцу Приама – легендарному Лаомедонту. Конечно, весила она слишком много, да что поделаешь – в ней Парис мог не опасаться рубящих ударов Менелая. Ну, а вдобавок он надел еще и украшенные серебряными пряжками бронзовые поножи.
– Да принесет Зевс победу честнейшему и поражение сластолюбцу! – воскликнул Леонтий.
– Не могу не согласиться с тобой, – заметил Терсит, – но хочу только спросить: кто, по-твоему, из этих двух злодеев «честнейший», а кто – «сластолюбец»? Не лучше ли просто сказать: «Да принесет Зевс смерть Парису!» – ибо таким неопределенным пожеланием ты рискуешь сбить с толку отца богов!
