– Хватит об этом. Делаешь, что должен делать, и все.
Это и вправду было довольно просто. Даже вспомнить приятно. До чего они тупые, эти новички. Наследнички хреновы!
В горький час рассвета, ожидая прихода Глазанова, он заметил на стене след от висевшего там когда-то распятия. Прямо над соломенной подстилкой. Разумеется, он тут же смекнул, что такая штука должна была чем-то крепиться к каменной кладке. Не потребовалось очень много сообразительности, чтобы разыскать в стене гвоздь, оставленный в растрескавшемся камне. Старинная вещь, вбитая туда столетия назад. Один сильный рывок – и он становится обладателем прекрасной отмычки, без труда открывшей замок в двери. Поразмыслив, Левицкий понял, что при свете дня у него нет шансов на бегство, и потому просто нырнул в соседнюю камеру. А там самым трудным было удержаться и не выдать себя смехом, слушая, как в приступе гнева надрывается великий комиссар Глазанов. Когда тот со своим американским подмастерьем наконец ушел, Левицкий вернулся обратно в свою камеру, рассчитав, что более безопасного места ему сейчас не найти. Дождавшись же наступления ночи, бежал.
Он нащупал в кармане свой трофей – опасного вида маленькое копьецо дюйма четыре длиной.
– Я догадался, что анархисты, расположившиеся по соседству с НКВД, не станут следить за их казематом, и вот я здесь. В безопасности, как я думаю, хоть и не в полном здравии, – закончил он свой рассказ.
– Ты умница, Эммануэль. Каким всегда и был. – Маленькие глазки Игенко горели восхищением и почтением.
Он вытянул руку и коснулся колена собеседника, лицо его осветила слабая, но оптимистичная улыбка.
– Я ведь всегда был твоим самым горячим приверженцем. Верным поклонником. Ты знаешь это.
– Да, Иван Алексеич. Но сейчас мне нужна твоя помощь. Нужна как никогда.
– Понимаю. Ты можешь доверять мне. Я ведь тебе так многим обязан.
– Знаю.
– Всеми силами буду способствовать твоему плану.
– Рад. Я рад, Алексеич.
Игенко опять разрыдался. Опустив голову, он почти упал на кровать, обливаясь слезами. Левицкий гладил его жирный затылок и, тихо увещевая, успокаивал.
– Нашим отношениям уже столько лет, – проговорил тот сквозь слезы.
– Что и говорить. С девятнадцатого года. Полно, вытри глаза, старик. Перестань хныкать, Иван Алексеич.
– Сейчас, сейчас. Это я от радости, что ты сбежал от них.
– Знаю.
– Я смогу помочь тебе. Я же служу в Морском комитете. Знаком с людьми в порту. Многие мне кое-чем обязаны. То одному, то другому нет-нет да окажу услугу. Я вытащу тебя отсюда. Устрою на какой-нибудь корабль. Идущий в Африку, например. Или даже в Америку.
