Безымянная могила | страница 53
Потом меня охватила безмерная, горькая усталость, и я с такой же ясностью, как пыль, лежащую на дороге, увидела, поняла, что Иисус никогда не любил меня так, как я его, потому что он любил всех, хотел любить всех, такой человек не способен сделать исключение для кого бы то ни было, разве что для матери своей. Я же всегда умела любить по-настоящему, как женщина, только одного человека... Я сяду, Лука, утомляют меня воспоминания.
Лука смотрел на Марию Магдалину. Под ее темно-карими глубокими глазами темнели круги, морщины казались нитками, которые скрепляли распадающееся лицо. Ни былого сияния, ни следа лучезарной, как солнце, улыбки.
- Давай принесу еще молока с медом: я все выпил, что было, - сказал он вставая.
- Буду благодарна, - ответила Мария Магдалина. - Кувшин там, за дверью, стоит на земле, накрытый платком, в нем молоко, а мед - на полке слева, в большой кружке. Нацеди его на два пальца, потом молока налей, потом размешай, ложку там же найдешь.
В кухне тоже царили чистота и порядок, на полке рядком лежали мешочки с приправами, перед очагом грудились наколотые дрова. Лука нацедил в кружку меду, налил молока, размешал, принес в горницу.
- Выпей, - сказал он Марии Магдалине, давая ей в руки кружку. Стоя с ней рядом, он с удивлением обнаружил, какая она, оказывается, хрупкая: тело ее терялось в просторной одежде. - Выпей, Мария Магдалина, - повторил он, коснувшись ее плеча, потом накидки на голове, и сел на прежнее место.
- На другой день Марфа ушла в Иерусалим. А вечером вернулась с вестью, что Иисуса схватили, предали суду, как какого-нибудь супостата, и суд вынес приговор: смерть. Рассказывала она об этом сквозь рыдания, мы с Лазарем с трудом понимали, о чем идет речь, стояли будто окаменев... Сразу после вынесения приговора Иисуса повели на гору, что называется Череп-горой, и распяли на кресте. Когда Марфа, рыдая, произнесла это, Лазарь зашатался, я подхватила его, отвела к постели, сказала: лежи, нам всем сейчас тяжко.
Марфа выла, словно безумная, я ее тоже уложила, долго успокаивала; наконец заснула она, но и во сне все вздрагивала и всхлипывала. Странное дело... - Мария Магдалина, держа в руке нетронутую кружку с молоком, повернулась к Луке. - Я никакого потрясения не чувствовала, только безграничную, безысходную печаль. Хорошо было бы поплакать, но плакать я не могла. Собрала я все, что в таких случаях полагается: елей, мази, полотно; был канун субботы, я знала, нужно выждать какое-то время. Стояла я в саду за домом и без слез оплакивала Иисуса, которого любила настоящей любовью, и которому никогда не принадлежала, и который с улыбкой сказал, что покинет меня, и добавил, что я тоже его покину. Вышла в путь я перед рассветом. Марфа мне объяснила, где я его найду - в склепе, который предоставил один милосердный богач. Когда я пришла туда, начинало светать. - Она отпила немного молока, поставила кружку на стол, сцепила пальцы рук. - Я уже издали заметила и удивилась, что камень, закрывающий вход в склеп, отодвинут в сторону. Вошла я туда. На ложе не было ничего, только пелены погребальные да наголовный плат, сложенный аккуратно. Таким неожиданным, таким невероятным показалось мне это зрелище, что я разрыдалась и принялась искать тело Иисуса, подняла пелены, повертела их в руках и все повторяла: где ты, где ты? Очень я испугалась, похоже, даже не в себе немного была, выбежала из склепа, стала метаться по кладбищу, думала, может, перепутала могилу, но потом поняла, что ошибки нет, склеп тот самый, про который Марфа сказала. Корзинку свою я оставила там, побежала в город, в дом, где братья жили, сообщить, что тело Иисуса исчезло. По дороге встретила Иоанна, он как раз сворачивал за угол, я крикнула ему вслед, позвала его, он испугался было, а когда узнал меня, прижался к стене и дождался, пока я подойду. Он, едва дослушав меня, убежал куда-то, я не знала, что дальше делать, и отправилась назад, на кладбище.