Мне казалось, что его растерянность, его страх передаются мне, что это мое сердце сжимают ледяные когти, что это мои ноги прирастают к перрону.
– И что же? – тихо спросил я. – Ты дождался поезда?
Он молча покачал головой.
– Почему?
– Мне было страшно. Самое страшное там знаешь, что?
– Откуда мне знать.
– Рельсы. Железные пути, занесенные песком, идущие из бесконечности в бесконечность... – бродяга помотал головой, словно отгоняя воспоминания. – Это было ужасно.
Он вздохнул, лицо его вновь обрело подвижность.
– Ну вот, – сказал он. – Я, кажется, ответил на твой ворос. Теперь твоя очередь.
– У меня есть дело, – мрачно ответил я.
– Какое?
Я молча показал ему пистолет. Бродяга помрачнел, по=моему, куда сильнее меня.
– Все ясно, – сказал он, и лицо его вновь застыло. – Вот оно что. Вот оно как. И куда же ты теперь?
– На Рынок. Или за Рынок.
– Знаешь там кого-нибудь?
Я кивнул.
– И убьешь?
Я снова кивнул, но уже не так уверенно. Мне снова стало душно, в горле – комок.
Он пристально посмотрел на меня.
– Ну-ка, дай мне, – бродяга протянул руку, и я отдал ему пистолет. – Вот так, – сказал он. – Вот так-то лучше.
Странно, но, отдав ему пистолет, я почувствовал облегчение.
– А теперь можешь идти.
Куда мне было идти? Ни домой, ни в южный район я не мог идти безоружным. Дома обожаемый Валек начал бы нудить о сыновнем долге, а за Рынком... Перед моим взором вновь предстало искаженное ненавистью лицо дяди Моей Девушки.
– Отдай пистолет, – сказал я. Бродяга хмуро взглянул на меня, хмыкнул и ничего не сказал.
– Отдай, – повторил я. – Я не пойду с ним на Рынок, обещаю.
Придя домой, я молча отдал пистолет Вальку, нашел угол потемнее и завалился спать.
