Конечно, сразу ворота не открыли — пришлось посылать за сотником. Да Илья другого и не ждал, а открыли бы — сам бы их простофилями постыдил. Но сотник разобрался мигом, убедившись, что подошедшие уже к воротам бойцы опасности не представляют. Большинство из них были хлебопашцы из пригородных сел, знакомые горожанам в лицо. Заскрипели вороты, загремел отодвигаемый засов, радостно завопили, приветствуя освободителей, черниговцы, уже прослышавшие, что незнакомый витязь с малым отрядом прогнал постылых степняков. И Илья, гордо подбоченившись на своем громадном Бурушке, въехал в город принимать свой первый в жизни воинский триумф. Потом, днем, отпевали в церквях Черниговских почивших героев, а в вечеру задал город в честь освободителей честен пир.
Еще днем состоялся у Ильи непростой разговор с боярином Могутом, самым богатым из бояр и торговых гостей Черниговских. Неожиданный разговор получился: предложил боярин стать Илье князем городским. В том предложении был великий соблазн и великая ловушка. Конечно, было такое в прежние времена, что племя на вече избирало князем простого воина. Так то ведь вече, а не боярская верхушка, от которой говорил Могут. Правда, где верхушка, там и вече. Да только времена теперь не прежние — не потерпит Киев на столе Черниговском простого мужика. И что тогда? Междуусобица и братоубийство опять? Нет, ни князем, ни воеводой городским Илье не бывать. Хотя и бояр понять можно: не пустое то предложение. Им действительно карманный князь нужен, как сокол на цепочке. Чтобы колпак на глазах, ел из рук, а бил лишь тех, на кого натравят. И ведь то, что недолго продержался бы Илья на княжестве, им тоже не в помеху. Зато князь настоящий понял бы, что ему сказать бояре желают — мол, будешь нашими интересами пренебрегать, смотри — и тебе замена найдется. А и прямо отказаться от такой великой чести — нанести обиду немалую. После такой обиды живым бы остаться.
— Великую честь предлагаешь ты мне, боярин, — сказал тогда Илья, — только прости меня, не могу я стать князем Черниговским. Дал я обет Богородице за чудесное исцеление после долгой болезни: отслужить князю Киевскому на дальней заставе со степью. Потому в Киев и направляюсь.
Боярин пожевал губами и промолчал. Такой отказ за обиду не сочтешь — Пречистая выше всех бояр и князей. Обет ей — дело серьезное, особенно обет за чудесное исцеление. Ведь может милосердная, но строгая и отобрать назад чудом данное здоровье и силу. Нет, не зря уговорил он других бояр предложить Илье честь давно небывалую. Очень даже непрост мужик-деревенщина оказался, не пошел на соблазн как глупый селезень на манок охотника. Такой и князем настоящим достоин бы быть, не то что это киевское отродье, что только о своей корысти и печется. Жаль, конечно, сорвавшейся задумки, да ничего — пусть едет с честью. Городу он услугу немалую оказал.
