И Карола, тотчас же отодвигаясь от Жюлиюса:
— Да вовсе нет, дорогая моя… Мы разговаривали. Моя подруга, Берта Гран-Марье; граф… извините! Я вдруг забыла ваше имя!
— Это неважно, — ответил Жюлиюс, немного стесненный, пожимая руку в перчатке, протянутую ему Бертой.
— Представь и меня тоже, — сказала Карола…
— Послушай, милая: нас ждут уже целый час, — продолжала Берта, представив свою подругу. — Если ты желаешь беседовать с графом, возьми его с собой: у меня карета.
— Да он не меня хотел видеть.
— Тогда идем! Вы пообедаете с нами сегодня?..
— Я очень жалею…
— Вы меня извините, — сказала Карола, краснея и спеша увести приятельницу. — Лафкадио должен вернуться с минуты на минуту.
Уходя, женщины оставили дверь открытой; неустланный ковром, коридор был гулок; образуемый им угол не позволял видеть, не идет ли кто; но приближающегося было слышно.
«В конце концов, комната расскажет мне даже больше, чем женщина, надеюсь» — подумал Жюлиюс. Он спокойно приступил к осмотру.
Увы, в этой банальной меблированной комнате почти не на чем было остановиться его неопытному любопытству.
Ни книжного шкафа, ни рам на стенах. На камине — «Молль Флендерс» Даниеля Дефо, по-английски, в дрянном издании, лишь на две трети разрезанном, и «Новеллы» Антонио-Франческо Граццини, именуемого Ласка, — по-итальянски. Эти книги заинтересовали Жюлиюса. Рядом с ними, за бутылочной мятного спирта, его в такой же мере заинтересовала фотография: на песочном морском берегу — уже не очень молодая, но поразительно красивая женщина, опирающаяся на руку мужчины с сильно выраженным английским типом, изящного и стройного, в спортивном костюме; у их ног, сидя на опрокинутой душегубке, — коренастый мальчик лет пятнадцати, с густыми и растрепанными белокурыми волосами, с дерзким лицом, смеющийся и совершенно голый.
Взяв в руки фотографию и поднеся ее к свету, Жюлиюс прочел в правом углу выцветшую надпись: «Дуино, июль 1886», которая ему мало что говорила, хоть он и вспомнил, что Дуино — небольшое местечко на австрийском побережьи Адриатики. Покачивая головой и сжав губы, он поставил фотографию на место. В холодном каменном очаге ютились коробка с овсяной мукой, мешочек с чечевицей и мешочек с рисом; немного дальше, прислоненная к стене, стояла шахматная доска. Ничто не указывало Жюлиюсу на то, какого рода трудам или занятиям этот молодой человек посвящает свои дни.
По-видимому, Лафкадио недавно завтракал; на столе еще стояла спиртовка с кастрюлечкой, а в кастрюлечку было опущено полое металлическое яйцо с дырочками, такое, какими пользуются для заварки чая запасливые туристы, и крошки вокруг допитой чашки. Жюлиюс подошел к столу; в столе был выдвижной ящик, а в ящике торчал ключ…
