Мне бы не хотелось, чтобы на основании дальнейшего могли составить неверное представление о характере Жюлиюса: Жюлиюс был менее всего нескромен; в жизни каждого он уважал то облачение, в которое тот считает нужным ее рядить; он чрезвычайно чтил приличия. Но перед отцовской волей ему приходилось смирить свой нрав. Он подождал еще немного, прислушиваясь; затем, так как кругом было тихо, — против воли, вопреки своим правилам, но с деликатным чувством долга, — потянул незапертый ящик.
Там лежала записная книжка в юфтяном переплете, каковую Жюлиюс вынул и раскрыл. На первой странице он прочел следующие слова, той же руки, что и надпись на фотографии:
«Кадио, для записи счетов,
Моему верному товарищу, от старого дяди.
Феби.»
и под ними, почти вплотную, немного детским почерком, старательным, прямым и ровным:
«Дуино. Сегодня утром, 10 июля 1886 года, к нам приехал лорд Фебиэн. Он привез мне душегубку, карабин и эту красивую книжку».
На первой странице — ничего больше.
На третьей странице, с пометкой «29 августа», значилось:
«Дал Феби вперед 4 сажени».
И на следующий день:
«Дал вперед 12 сажен…»
Жюлиюс понял, что это лишь тренировочные заметки. Перечень дней, однако, скоро обрывался, и, после белой страницы, значилось:
«20 сентября: Отъезд из Алжира в Аурес».
Затем несколько дат и названий местностей; и наконец, последняя запись:
«5 октября: возвращение в Эль-Кантару. 50 кил. on horse-back, без остановки».
Жюлиюс перевернул несколько пустых листков; но немного дальше книжка как бы начиналась сызнова. В виде нового заглавия, вверху одной из страниц было тщательно выведено крупными буквами:
Qui incomincia il libro della nova esigenzae della suprema virtu,[1]
И ниже, как эпиграф
«Tanto quanto se ne taglia»
Boccaccio.[2]
Перед выражением нравственных идей интерес Жюлиюса сразу оживился; это было по его части. Но следующая же страница его разочаровала: опять пошли счета. Однако то были счета много порядка. Здесь значилось, уже без обозначения дат и мест:
«За то, что обыграл Протоса в шахматы 1 punta.
За то, что я показал, что говорю по-итальянски 3 punte.
За то, что я ответил раньше Протоса 1 punte.
За то, что за мной осталось последнее слово 1 punta.
За то, что я плакал, узнав о смерти Фебе 4 punte».
Жюлиюс, читая наспех, решил, что «punta»[3] — какая-нибудь иностранная монета, и увидел в этих записях всего лишь ребяческую и мелочную расценку заслуг и воздаяний. Затем счета снова обрывались. Жюлиюс перевернул еще страницу, прочел:
