Шутка была не случайной. Матвей как раз пролистывал французский роман, исчезнувший три минуты назад с полки научной библиотеки МГУ на Моховой.
– Кормил ослика дедушки Арамиса… – хмыкнул Матвей и захлопнул книгу. – По мне, так англичане в метро проще читаются. Нет, серьезно… Английские романы – нормальное такое море с песочком и пляжными зонтиками. Глубин нет, акул нет, зато бултыхаться приятно.
– А немцы? – не удержалась Ирка.
– Искусственный пруд, вокруг которого гуляют абсолютно вменяемые романтики. Встречаясь с девушкой, такой романтик прячется с секундомером в кустах, чтобы опоздать на две минуты. Учитывая, что девушка тоже немка – эта деталь ее потрясает.
– И она всю жизнь потом ему мстит. Вместо пяти минут варит яйца целых шесть. А когда просит денег, то вместо «милый» говорит «милый мой», – радостно присоединилась Ирка.
Все сделалось хорошо, и Матвей из Мрачунцова постепенно стал превращаться в Веселовича, но тут взгляд его случайно скользнул по стеклу и встретил черный провал окна, за которым однообразно прыгали вверх-вниз резиновые кишки проводов. Отсюда, из провала, на Багрова смотрела полупрозрачная Мамзелькина и сухонькой ручкой подавала ему нетерпеливые знаки. «Знает уже, что плащ у меня!» – понял Матвей.
Он быстро оглянулся на валькирию-одиночку и убедился, что она ничего не замечает, хотя смотрит в ту же сторону. Когда поезд остановился, Багров торопливо сказал Ирке: «Поезжай дальше одна – я скоро вернусь!» – и, прежде чем она вскинула на него удивленные глаза, выскочил из вагона.
Станция, на которой Матвей вышел, была «Комсомольская». Аида Плаховна нашлась под указателем «Выход к Ленинградскому вокзалу». Задрав голову, старушка читала ее с большим вниманием. Багрова она демонстративно не замечала. Словно и не она выманивала его из вагона, являясь ему в тоннеле. Внешне в ней ничего не изменилось. Бойкая, ловкая, тощенькая. Красненькие скулы с прожилками, бледненькие ушки, лыжная черная шапка, кроссовки.
Проходящие мимо люди не обращали на Аиду Плаховну никакого внимания. Для большинства она была просто препятствием – «старуха-которая-мешает-пройти». Один, здоровенный, нетрезво-валкий, небрежно смел ее рукой. Мамзелькина послушно отодвинулась, но мимоходом перевела на него кроткие глазки и, как Матвею показалось, запомнила.
Мамзелькина молчала, и Багров молчал, уступая дорогу спешащей на вокзалы толпе. Матвею отрешенно подумалось, что, оценивая других людей, особенно тех, в которых он не заинтересован, человек ленится думать о них подробно. Ему проще соскользнуть на сложившийся стереотип, с которым удобно жить. Причем стереотип преимущественно отрицательный. Ну там «бомж», «развелось стариканов», «солдафон», «два идиота», «училка», «бандюган какой-то», «а этот ботан куда вперся?». Так и идем, оставляя за собой толпы «уродов», и точно на весь мир натягиваем заразное одеяло своих мыслей.
