– Странно! Хаара – вся такая правильная, уместная, подтянутая и вдруг… Вован! Тоже мне любовь! – фыркнула Хола.
Слово «любовь» она выговаривала крайне противно – «любо-оу». Примерно так Антигон спрашивал: «Хочете какау?»
– А что именно тебя смущает? – напряглась Гелата, собственный оруженосец которой был раза в четыре бестолковее Вована. Тот хотя бы дезодорантами в туалете не прыскался, не прыгал дома перед зеркалом, имитируя бой с тенью, и не вбивал в женские тапки громадную лапищу.
– Ничего. Я просто говорю, – сказала Хола.
– А почему бы тебе в таком случае просто не помолчать? – отрезала Гелата.
Хола, менявшая оруженосцев ровно раз в год, чтобы не возникало привыкания, пожала плечами.
– Да запросто! – буркнула она.
– Да хватит вам из-за ерунды-то!.. По мне так один раз купил велосипед и катайся на нем всю жизнь. А то пока будешь на новые велики в магазине глазеть – твой собственный сопрут, – заметила Бэтла и, расстегнув на куртке молнию, пошла по улице.
– Посмотри, в кого ты себя превратила! Ты же валькирия! А походка! Как у кухонной женщины! – не выдержав, крикнула ей вслед Хола.
Несомненно, Бэтле было обидно, но она не растерялась.
– Глупо гордиться, что у тебя чистые ноги, если у тебя грязные уши! – отвечала она.
В метро шумная толпа валькирий привалила, когда там собрались останавливать эскалаторы, а интервалы между поездами сделались длинными, как растянутая гармошка. Здесь же, в метро, толпа разделилась – кто-то пошел на одну платформу, кому-то надо было ехать в противоположную сторону. Наконец Ирка с Матвеем остались одни.
Ирка ощущала, что Матвей не в духе. Он был хмур и на вопросы отвечал отрывисто, только чтобы отделаться. Странно! По женской привычке искать корень от морковки на глубине десяти метров, валькирия-одиночка предположила, что он все еще дуется, что она не оценила его сказку про Ктототамку.
– Злюн Злякович Злейкин? – с понимаем спросила Ирка, но не угадала.
– Нет. Чуток Тормозович Задумчиков, – отвечал Матвей.
Это у них была такая игра – выражать настроение с помощью придуманных имен.
– А-а-а… – сказала Ирка, и станции три они молчали.
К четвертой станции Антигона (не игравшего с ними) укачало, и он сделался Спуном Дрыхнувичем Храпунцовым. Матвей же, хотя и считал, что он Задумчиков, больше смахивал на Мрачунцова Хмыря Раздираловича.
Последний поезд грохотал по стыкам. Вагон кидало. В открытые окна из тоннеля заглядывали сквозняки.
– Ну что, выяснил, где маленький д’Артаньян проводил летние каникулы? – спросила Ирка, когда появилась возможность разговаривать.
